Национальный предрассудок. Эссе, дневники, письма, воспоминания, афоризмы английских писателей

– Ты не переставишь свой стул чуть в сторону? А то я не вижу, есть кто-то в саду или нет. (Сколько помню, на задний двор с улицы прохода не было.)

Недоумевая, кто бы там мог оказаться, мать спросила, не боится ли Дора хулиганов (в те дни их не было даже у нас, на юго-востоке Лондона), грабителей и так далее.

– Нет-нет, я просто хочу убедиться, что там никого нет, – ответила Дора.

Спустя некоторое время Бабка поинтересовалась, не хочу ли я пойти в сад поиграть, что я тут же и сделал, хорошо понимая, что в саду мне будет вольготнее, а может, и безопаснее. Сад представлял собой убогую бетонную площадку с двумя цветочными клумбами футов шести каждая, между которыми проходила гаревая дорожка с бордюром из створчатых раковин, упиравшаяся не то в стену, не то в забор. Для того чтобы на этом пространстве придумать какую-нибудь игру, понадобилась бы изобретательность Эдварда де Боно[720]; о том же, чтобы просто побегать, не могло быть и речи из-за густо засаженных клумб, за которыми Дора усердно ухаживала и которые я до сих пор вижу с необычайной ясностью: ноготки, львиный зев, маргаритки, желтофиоль – правда, не все разом. И по сей день запах желтофиоли будит во мне, причем совершенно непроизвольно, воспоминания о садике на Лоут-Роуд, 27.

Не менее усердно ухаживала Дора и за Бабкой, и каким бы неуютным их дом ни был, в нем неизменно поддерживались чистота и порядок. Без Доры Бабка не прожила бы и дня. У нее, правда, был сын, дядя Джордж, но он постоянно отсутствовал; за всю свою жизнь я видел его лишь дважды и запомнил только, что волосы у него курчавые и что он почтальон; возможно, из-за своей пролетарской профессии он с моими родителями и не встречался.

Полное имя Доры, в тех редких случаях, когда мне доводилось его слышать, было не Дора Лукас, а Дора Макнесс – миссис Макнесс. С мужем она разошлась. Артур Макнесс тоже был певцом, подвизавшимся в музыкальном шоу «Забияки», которое выезжало с фронтовыми концертами в Первую мировую. Когда они поженились и когда развелись, мне неизвестно, но подозреваю, что между свадьбой и разводом лет прошло немного. Мой отец, у которого времени на тещу не оставалось, говорил, помнится, что старухе трудно было обходиться без Доры и она уговаривала ее вернуться, выдумывая красочные истории о том, что мог вытворять (или вытворял) Артур во Франции с мамзельками из Армантьера. Надо сказать, что сегодня истории эти представляются мне куда более правдоподобными, чем в юности.

У Доры, особенно в отношениях с матерью, и в самом деле было немало странного. Несколько лет назад мой друг, выдающийся психолог Джим Дарем, объяснил мне, что история с погашенной спичкой, которую Дора держала под струей воды, да и все прочее, было частью невротического ритуала, суть которого состояла в том, чтобы себя обезопасить, обеспечить благоприятное течение дел. Сходным образом ацтеки ежедневно проливали несколько галлонов крови лишь для гарантии – чтобы знать, что на следующее утро солнце встанет как обычно. Верно, до сих пор оно не обманывало их ожиданий, и, очень может быть, пролитая кровь никакого отношения к восходу не имела, но какими бы идиотами они оказались, если бы в один прекрасный день перестали проливать кровь и солнце на следующее утро не поднялось бы. Смысл же Дориного ритуала, если я правильно понял Джима, заключался в том, чтобы продлить жизнь ее матери. Оставила бы спичку в пепельнице – и как знать…

Дора и в самом деле проявляла о своей матери искреннюю заботу и как-то ночью то ли в 1940-м, то ли в 1941 году, когда возле их дома взорвалась бомба, накрыла старуху своим телом, возможно даже пострадав сама. К тому времени я уже вырос и обрел право видеться с ними не чаще, чем мне хотелось (то есть не видеться вообще), а потому так и не узнал, о чем теперь жалею, за что именно Дору упекли в психбольницу. Там она расцвела: все восхищались ее кулинарными способностями, и на кухне она стала своим человеком. С того дня, как ей сообщили о смерти матери, все ее невротические симптомы как рукой сняло. Подобные явления объяснению не поддаются – остается им лишь удивляться.

Внезапно излечившаяся от безумия пятидесятилетняя Дора осталась без кола и двора – податься ей было решительно некуда. Между ней и больничным начальством состоялся разговор, при котором мне бы очень хотелось присутствовать. Доре было сказано, что с учетом ее стабильного психического состояния, а также пользы, которую она принесла, работая на кухне, можно подготовить соответствующие бумаги и занять ее, так сказать, по производственной части. Доре это предложение понравилось, и ее статус в больничной системе довольно быстро повысился. Помню, я даже хвастался своим приятелям, что у меня есть безумная тетка, которая так хорошо проявила себя в психушке, что по выходе ей предложили, так сказать, именную стипендию.