Национальный состав Красной армии

М.В. Фрунзе касался национального вопроса во многих своих выступлениях этого периода. 17 ноября 1924 г. на совещании начпурокров, начпуфлотов, военкомдивов и начподивов Фрунзе определил место национальных формирований в структуре Красной армии, каким он его видел в обозримом будущем: «Национальные контингенты займут в Красной армии очень видное место и будут заметно влиять на ее общую боеспособность… Национальные формирования для нас – не пустая забава, не игра для удовлетворения национального самолюбия отдельных народов Союза. Это – серьезная задача, вытекающая из всего характера нашего государства… Строить армию иначе мы не можем»[512]. Многочисленные в перспективе контингенты военнообязанных нерусской национальности он расценивал как «источник дополнительной мощи» Красной армии. Выступая перед слушателями Военной академии РККА 20 декабря 1924 г., Фрунзе определял национальные формирования как своего рода материальное олицетворение национальной политики государства и мост между народами (не только советскими), способный «связать теснейшим образом эти бывшие колониальные народы царской империи с нами, а через них – связать судьбу колониальных народов других стран с судьбой Советского Союза»[513].

Ввиду перспектив дальнейшего развития мировой революции, в том виде, как их в первой половине 1920-х гг. оценивало советское руководство, Фрунзе считал необходимым «центр тяжести в деле национального военного строительства перенести на Туркестан»[514]. Среднеазиатский регион, в котором Фрунзе много лет работал и жил, по его мнению, был важен как территория, лежавшая на перекрестье путей между Европой, Индией и Китаем. Поэтому «Туркестан будет иметь колоссальное значение с точки зрения закрепления всех позиций: и советско-союзной, и наших позиций на Востоке»[515].

Анализ статей и речей М.В. Фрунзе позволяет сделать вывод о том, что, обосновывая необходимость того или иного национального воинского формирования, он исходил как из соображений дальнейшей борьбы Советского Союза за выживание в недружественном окружении, так и из оценки перспектив новой волны советизации сопредельных Советскому Союзу стран. Например, в Армении, которая являлась приграничным регионом СССР и которой предстояло в случае войны с Турцией «выдержать первый напор врага», несмотря на относительно незначительные мобилизационные ресурсы армянского народа, он предлагал содержать одну дивизию в составе двух кадровых и одного территориального полка вместо одного кадрового и двух территориальных, уже существовавших на тот момент. В Бурят-Монгольской АССР, также «небольшой по своему населению», но имевшей «колоссальное значение» в связи с близостью родственной ей по языку и «полукрасной» по политическим настроениям Монголии, Фрунзе полагал необходимым содержать кавалерийскую бригаду, желательно кадровую, и т. п. Не случайно, ратуя за первоочередное создание нацформирований на окраинах страны, М.В. Фрунзе в то же время не находил «той важности этой работы» в отношении «внутренних» и политически лояльных советской власти народов, например для поволжских татар[516].

Важно подчеркнуть, что политическая целесообразность содержания нацформирований в том или ином регионе отодвигала на второй план вопросы, связанные с возможными трудностями их комплектования командным и рядовым составом, организации их боевой подготовки и применения в бою, доукомплектования национальным контингентом в боевой обстановке и т. д. Допускалась возможность временного «ущерба для обороноспособности Советского Союза»[517] в связи с более низкой на первых порах боеспособностью нацформирований по сравнению с номерными (то есть обычными, имевшими общий порядковый номер вместо этнонима) частями РККА. Однако их целевое предназначение в тот период виделось иным. 29 декабря 1924 г. М.В. Фрунзе замечал: «Переброска… на театр военных действий национальных дивизий, расположенных на окраинах, противоречила бы упомянутому выше их предназначению (курсив мой. – Авт.). Кроме того, оперативное использование этих дивизий, как вполне заменяющих номерные части, представляется мыслимым лишь по истечении довольно длительного промежутка времени, когда идея обязательной военной службы и необходимость защиты СССР в целом будут надлежащим образом восприняты населением, в армии никогда не служившим»[518].