Натуральный обмен

— Я сказал: у меня все хорошо, — отрезал я, отворачиваясь от зеркала, мое отражение и то было мне противно.

— Ну, если ты так говоришь...

— Говорю, — я уже почти рычал. — Со мной все нормально. Не надо относиться ко мне как к ребенку.

Рей поднял руки на уровень груди ладонями от себя.

-ладно-ладно, как скажешь. Я только хотел тебя поддержать.

— Не надо меня поддерживать! Я крепко стою на ногах.

Мне плохо, меня тошнит, но поддерживать и жалеть меня не нужно. Я сам принял это решение, а значит, я, именно я, должен принять все его последствия.

Для казни все министры собрались на одном из многочисленных балконов, выходящих на площадь. Для них принесли удобные кресла и расставили полукругом, так, чтобы зрителям был виден процесс во всех подробностях. Кресло для меня поставили в самом центре.

Мы с Рейнелом подошли к балкону вместе.

— Хочешь, я останусь с тобой? — предложил он.

Очень смешно, может быть, он хочет мне еще штаны поддержать? Я тут же стыдливо прижал рвущееся наружу раздражение. Рей не виноват, он на самом деле переживает за меня. Но мне и без того настолько тошно, что жалости просто не вынести.

— Не нужно, — я смягчил свой голос прежде, чем успел нагрубить. — Все хорошо, правда.

Гердер кивнул и поспешил уйти, оставив меня с министрами.

— Приветствуем, принц, — поздоровался со мной Сакернавен от лица всех присутствующих. — Присаживайтесь, эта казнь будет тем еще зрелищем, как вы и обещали.

Чтобы не разразиться бранью, я молча кивнул и сел в приготовленное для меня кресло.

На площади было полно народа. Да что там много — очень много! Люди были везде, огромная площадь даже не смогла вместить на себе всех желающих, и люди заполнили прилегающие улицы. Тысячи людей, целое живое море.

Мои руки непроизвольно сжались на подлокотниках.

— Изволите начинать? — у моего правого плеча вырос слуга.

— Изволю, — ответил я, не оборачиваясь.

Слуга исчез так же беззвучно, как и появился. Не прошло и нескольких минут, как на площади началось действо. На помост вышли палачи, ровно двенадцать, по количеству осужденных. А еще через минуту забили барабаны, и голоса смолкли.

На помост вышел глашатай.

— Караденцы, приветствую вас, присутствующих здесь во время совершения акта справедливости! — торжественно произнес он, и его голос, усиленный магическими громкоговорителями, установленными Мелом, разнесся над площадью. — Его Высочество наследный принц Эридан Дайон, — при этих словах я встал и с видом британской королевы помахал подданным, в ответ раздался радостный гул, и я еле сдержался, чтобы не зажмуриться. Затошнило сильнее, — приговорил следующих лиц к казни, — и глашатай принялся называть имена осужденных, а их стали выводить на помост в четкой последовательности в соответствии со списком.

Больше всего мне хотелось отвернуться, но я заставил себя смотреть вниз.

Приговоренных к смерти одели в белые штаны и рубахи в знак очищения от всех грехов, которые они совершили при жизни, босые, они выходили один за одним, громыхая цепями.

Напьюсь, пообещал я сам себе, непременно напьюсь, как только выберусь отсюда.

— Лоис Эрвин! — гремело над площадью.

Лоис? А ведь я даже не интересовался его именем.

— Кай Лигурд!

— Демин Халис!..

Глашатай все зачитывал имена, а я повторял их про себя, пытаясь запомнить навсегда. Первые жертвы моего восхождения на трон. Скольких еще я убью, пытаясь доказать... что?

Осужденные выстроились в ряд, все, понурив головы и смотря в пол.

Где твое красноречие, Эрвин? Кричи, проклинай меня! Что же ты молчишь?!

— Стоящие перед вами люди, — продолжал глашатай, и его голос звенел в тишине, — обвиняются и признаны виновными в государственной измене и приговариваются к казни через повешение без дозволения последнего слова...

Вот теперь Эрвин дернулся, его губы быстро зашевелились, наверное, сыпал проклятиями, но громкоговорители не были направлены на осужденных, и его голос не долетал до нас. Лишение последнего слова было самым унизительным, что можно было сделать. Это, по сути, лишение чести.

В этот момент я ненавидел себя за то, что сделал, наверное, не меньше, чем ненавидели меня люди на помосте. Мне хотелось провалиться сквозь землю, забиться в угол и зажать уши руками, чтоб больше не слышать этот громоподобный голос.

— Приговор провести в исполнение немедленно!

Барабаны снова забили, на шеи осужденным накинули веревки, затем на головы надели мешки, такие же белые, как и их одежда, и навсегда скрыли направленный на меня ненавидящий взгляд Эрвина.

Ненавидь меня, бывший наместник. Я это заслужил. Ненавидь, как только можешь ненавидеть в последние мгновения своей жизни...

Барабаны смолкли и тысячи голов обернулись к нашему балкону, ожидая от меня знака.

Нет, Эрвин, даже ты не можешь ненавидеть меня так, как я сам себя ненавижу, потому что мне с этим жить.

Я медленно поднялся со своего кресла.

Каждое движение казалось мне как в замедленной съемке: вот я встаю, вот делаю взмах рукой, а вот палач жмет рычаг, и доски с грохотом угодят из-под ног приговоренных. Приговоренных мной. Повешенных мной.