— Знаешь, у нее семья. Сын и дочь. Сын, правда, инвалид, ходить не может. Я, денег, конечно, оставил, визитку врача всунул в конверт. Лучшего нейрохирурга. А она…она пришла ко мне в офис и…и даже не узнала меня. А я не смог. Не смог признаться, кто я. Я просто понял, что не нужен ей. Никогда не был нужен. Она ведь когда барона встретила, замужем была. Муж ревновал ее на пустом месте, вот она и решила отомстить. Чтоб если ревновал, то по поводу. Познакомилась с молодым бароном, который тогда учился здесь. Переспала с ним и исчезла. А когда узнала, что беременна – аборт делать было поздно. Муж ее бросил. Ну она родила и подбросила меня в приют. А в записке написала единственное, что знала о бароне – его имя и фамилию. А когда меня нашли, то решили, что имя на бумажке мое. Только буквы размылись. И вместо Константина я стал Кристианом.
— Почему? — хрипло выдавливает Катя из горла, сама не понимая о чем.
— Нянечка, что меня нашла, была большой поклонницей заграничных романов. Видать, читала как раз тогда о каком-нибудь принце Кристиане. Вот и назвала. А фамилию мою оставила.
— Откуда, — дрожь чечеткой выбивает по зубам, — откуда ты все это знаешь?
— Справки наводил. У меня целое личное дело есть. Сейчас.
Он выходит из кухни поспешно, как будто боится задержаться. Сбежать хочет. Но Катя не дает. Идет следом. Он лихорадочно роется в кабинете. Катя перехватывает его руки, прижимается к спине. Он замирает, напрягается всем телом.
— Когда ты… — он говорит тяжело, делая паузы между словами, сглатывая собственную боль. Катя снова ощущает ее в каждой напрягшейся мышце, в каждом шраме. Но не отпускает, сильнее стискивая его запястья, вжимаясь в него. Может, повезет, и она заберет хоть немного его боли? Когда-то же получалось. Ей не привыкать, а ему свихнуться впору. — Когда тебя не было рядом… когда некому было спасать меня от самого себя…я так хотел просто набрать ее номер, просто услышать ее голос в трубке…просто сказать: «Привет, мам». А вместо этого я звонил Плахе, и мы напивались. Но самое паршивое даже не это. Я привык, что у меня никого нет. Давно свыкся с собственной сутью беспризорника. Паршиво, что граф всегда знал, чей я сын. С самой первой нашей встречи в больнице, где он сделал вид, что ты ему никто. И молчал все эти годы. Мстил давнему другу и своему конкуренту. Хотел слепить из меня себя.
Он разворачивается, стряхнув Катины руки, смотрит внимательно сейчас черными, как тьма, глазами.
— И у него получилось, — выдыхает мрачно. И боль обрушивается на нее лавиной. Его боль, дикая и необузданная, как тот тигр в клетке. И Катя задыхается.
— Нет, — отчаянно мотает головой, закрывая ему рот ладошкой. — Нет! — бьет кулаком его в плечо, не сдерживая слез от судорог, что скручивали тугим узлом душу. — Ты не он. Не он, слышишь?! Ты замечательный, добрый, нежный. И я…я ничего не могу изменить. Я ничего не могу, только…только любить тебя. Слышишь?! Ты меня слышишь?!
Он ловит ее ладони, заводит себе за спину, прижимая Катю к себе так близко, что кажется, еще немного и сломает. Она чувствует его тяжелое с хрипом дыхание. И не сразу понимает, что он плачет. Корф?! Всегда холодный и стальной Крис Корф плачет, тихо всхлипывая. Удерживая Катю в тисках из собственных рук, не позволяя увидеть его слез.
И она льнет к нему, ловя аритмичный стук его сердца, слушая его слезы, и вздрагивает, когда их близость рвет звонок в дверь. Настойчивый, рваный, как их с Корфом дыхание.
Он выдыхает и отпускает Катю. Но не смотрит. И говорит приглушенно.
— Ты должна мне помочь. Василий побудет с тобой. А ты…ты просто ничего не бойся. И верь мне, пожалуйста.
Дверной звонок сменяется телефонным. Корф отвечает коротко, что сейчас выйдет.
— А ты? — голос дрожит, как все внутри.
— Просто верь. Мне большего не надо сейчас.
— Корф, — Катя хватает его за руку, пытаясь удержать и понимая тщетность своих попыток. Но он останавливается, и она умудряется заглянуть в его покрасневшие глаза. — Ты не он, слышишь? — повторяет единственное, что может его спасти. Единственное, во что он не верит. Но она упрямо повторяет, не отводя взгляд: — Ты…не…он.
— Ты права, — скалится Корф, и Катя отпрядывает, обхватив себя за плечи. — Я еще хуже.
Но она лишь устало качает головой, тихо шепча ему вслед: «Я верю». И слушая мужские голоса, бредет на кухню, но на столе не обнаруживает визитки. Порывается к Корфу, но звук захлопнувшейся двери останавливает, и Катя встречается с темным взглядом Василия, не сулящим ничего хорошего.
ГЛАВА 21
Сейчас.
Катя права. Я не хотел быть Ямпольским, даже исполняя волю умирающей Юли. Но она попросила спасти Марка от отца. Боялась, что, ввязавшись в семейный бизнес, ее любимый мальчик потеряет себя и станет таким, как граф. Она не хотела. И за Катю переживала. Говорила, если я сейчас уйду – она пропадет. Они, ее дети, пропадут без меня. А вышло все наоборот: я причинил им море боли.