Научная фантастика - особый род искусства

Некоторые романисты уделяли особое внимание истории открытия. Дружинину помогает отстоять свой проект находка чертежей погибшего на фронте геолога Петрова. Строитель Вулканограда Грибов осуществляет замыслы бывшего научного противника, ознакомившись с тетрадями покойного Шатрова. Фабульное сходство лишь отчасти было результатом заимствования или шаблона. Интерес к практическим возможностям науки естественно вел к углублению в ее закономерности: писатель не мог не подметить преемственность научной мысли. В этом выражался характер современной науки, а для советского ученого - и социальный идеал. Имело также значение возросшее в Великую Отечественную войну сознание большого вклада русских ученых в мировую культуру.

Тема преемственности знания интересует в эти годы не только производственную фантастику. Герою повести И.Ефремова "Звездные корабли" (1947) помогла обнаружить следы пришельцев из космоса тетрадь его ученика, найденная на поле сражения в сгоревшем танке. Талантливая книга Брагина "В стране дремучих трав" (1948) возвращала читателя, помнившего "Необычайные приключения Карика и Вали" Яна Ларри, в мир растений и насекомых, которые кажутся гигантами для людей, уменьшившихся при помощи фантастического препарата. Занимательность сюжета и доброкачественность энтомологических сведений Брагин сочетал с изображением труда исследователей "Микромира" живой природы до революции и в наше время. В повести Пальмана "Кратер Эршота" (1963) старый ученый, еще до революции невольно заточивший себя в угасшем кратере, где сохранилась реликтовая флора и фауна, приносит Советской родине плоды своих трудов.

"Мысль об открытии потаенной земли в одном из самых глухих закоулков Арктики, мысль, которая безраздельно владела мною и моим другом Звонковым на протяжении целых двадцати лет, была внушена нам - еще в детстве - нашим учителем географии",[241] - вспоминает герой дилогии Платова "Повести о Ветлугине". Повести, составляющие дилогию ("Архипелаг исчезающих островов" и "Страна семи трав"), рассказывают об осуществлении этой мысли. В новый вариант романа "Пылающий остров" (1957) Казанцев ввел линию Бакова - Кленова, отмечая, что путь к открытию приложен был не одним поколением.

История открытия перерастала в биографию научного подвига.

Появляются фантастические романы, близкие научно-художественной биографической литературе. Роман Лукина так и назван: "Судьба открытия" (1951). Научный материал здесь - на грани возможного. О получении пищевых продуктов из минерального сырья говорили еще в 30-е годы, а сегодня дело уже идет о совершенствовании их качества. Писатель рассказал о долгом пути открытия, начатого еще в царской России и завершенного в советское время. Через эту историю раскрывается судьба трех поколений ученых и судьба науки прежде и теперь. Идею романа выражает эпиграф из Д.И.Менделеева: "Посев научный взойдет для жатвы народной". Впоследствии Лукин переработал роман, усилив его гуманистическое звучание.[242]

В производственно-фантастических романах наряду с традиционными профессорами и инженерами, моряками и летчиками, охотниками и детективами более отчетливо обрисованы фигуры техников, мастеров и рабочих. В 30-е годы, за исключением немногих произведений Александра Беляева, рабочий, если появлялся в научно-фантастическом романе, почти не соприкасался с автором фантастического открытия. В повести Сытина "Покорители вечных бурь" отмечена связь труда простых исполнителей с творчеством ученых и инженеров. В большей мере это удалось Гуревичу в "Подземной непогоде".

Все же намерение фантастов непременно ввести фигуру рабочего было формальной данью производственному роману. Претворение в жизнь проекта, который был только наполовину фантастическим, позволяло обходиться наличным разделением труда на простой и сложный, умственный и физический. А ведь в перспективе (ее-то и должен иметь в виду фантаст в первую очередь) труд исполнителя качественно приблизится к творчеству. Показывая старое содружество "головы" с "руками", писатель фиксировал существующее положение вещей - и только, короткий привод к сегодняшней науке и технике лишал, таким образом, фантастический роман и социальной перспективы.

Лишь к концу 50-х годов шаблонное подражание реалистическим жанрам начнет себя изживать. В повести "Первый день творения" (1960) Гуревич покажет рабочих-ученых в полном смысле слова. Многие фантастические романы и повести дадут почувствовать то важное обстоятельство, что в недалеком будущем мужество человека - автор ли он открытий, или простой исполнитель - будет измеряться не только физическим бесстрашием, но и героизмом творческой мысли. Переоценка принципов фантастики определит новые психологические мотивировки и новый тип героя.

3