Научная фантастика - особый род искусства

"Ничего этого не было просто потому, что наш рассказ относится к событиям сегодняшнего дня, который нам дорог не меньше завтрашнего. И пусть читатели простят автора за то, что он не захотел оторваться от нашего времени и от нашей планеты".[243]

Почти каждая книжка плодовитого автора (а в 50-е годы Немцов побил к тому же и все тиражные рекорды фантастики) начиналась такими вот саркастическими выпадами против тех, кто якобы отрывался от сегодняшней земной действительности. А в это самое время готовился старт нашего первого спутника, проектировался атомоход "Ленин" и читатели - те, кого автор с завидной горячностью убеждал, что на Луне неинтересно - записывались в первый отряд космических "экскурсантов". И все это, между прочим, стало возможным потому, что они, читатели, не противопоставляли высокомерно практицизма сегодняшнего дня романтике дня завтрашнего. Они сознавали, что в настоящем нам все-таки дороже всего наше завтра.

Даже популяризаторская фантастика шла дальше Немцова: в 1954г. в специальном номере журнала "Знание - сила" (№10) ученые, инженеры, писатели рассказали, как о свершившемся, о полете на Луну в 1974г.[244] (и, между прочим, все-таки ошиблись: высадка человека на Луну произошла раньше - 21 июля 1969г.).

Но не успел первый советский спутник выйти на орбиту, как Немцов изменил "клятве" не покидать Землю. В 1959г. вышел его роман "Последний полустанок". Писатель командировал своих низменных героев Бабкина и Багрецова на "Унион" - летающую лабораторию для исследования космического пространства. Но даже здесь Немцов остался верен своему намерению, как он выразился в предисловии, "попридержать мечту". И вот что из этого вышло.

Первым делом Бабкин и Багрецов поймали американского диверсанта-автомата (в виде... орла, привязанного к летающему баллону). А в предисловии автор "предупреждал", что в книге нет... шпионов и уголовников, как не было этого в первых книгах".[245] Автомат ведь не в счет. Персонажи этого сорта были, однако, и прежде - в несколько замаскированном виде. Здесь же Немцов уже не смог удержаться "поближе к Земле": в то время нашумела американская программа запуска воздушных шаров-шпионов...

По какой-то очередной случайности (излюбленный ход "ближних" фантастов) "Унион" испортился и унес любимых героев автора в стратосферу. Последний полустанок оказался очередной неудачей, и исследование космоса было прервано на неопределенное время - в романе, разумеется. Не успел "Последний полустанок" выйти из печати, как советская космическая лаборатория удачно сфотографировала Луну с обратной стороны, а через несколько лет автоматическая "Луна-9" осуществила мягкую посадку.

Писатель, клявшийся преданностью Земле, не просто ошибся в чем-то: все, решительно все получилось наоборот, испытания "Униона" не достигли цели - "Восток-1" полностью выполнил программу. Экипаж "Униона" боялся фотографировать Землю (чтобы западная пресса не обвинила в космическом шпионаже!) - Герман Титов опубликовал превосходные снимки. Великое событие (пусть наполовину удавшееся) в "Последнем полустанке" скрывают от печати - о Юрии Гагарине весь мир узнал в первые минуты после старта. У Немцова космонавтов накануне полета искусственно усыпляют (нервы!) - Гагарин прекрасно спал без посторонней помощи (здоровье!). И так далее, и так далее и в большом и в малом.

Реальность обгоняла куцую фантастику. Некоторые ученые стали даже иронизировать: мол, нынешние фантасты плетутся в хвосте...

Разительней всего разошлись с жизнью впечатления немцовских героев от космоса. "Я-то не особенно восхищался, - желчно резюмировал "романтический" Багрецов. - Вода, пустыни, туман... Не видели мы (на Земле, - А.Б.) самого главного, что сделали руки человеческие. Не видели городов, каналов, возделанных полей. Мертвая планета" (с.494). А вот Юрий Гагарин восхищался и видел! Видел нежный голубой ореол нашей планеты - тот самый, что пригрезился поэту:

В небесах торжественно и чудно!

Спит земля в сиянье голубом...

Чтобы угадать неведомое, вероятно, не обязательно видеть в натуре, из иллюминатора космического корабля. Но в данном случае дело даже не в поэтическом таланте. Чтобы "увидеть" с "Униона" и поля, и города - дела рук человеческих, достаточно было прикинуть на логарифмической линейке разрешающую способность самой примитивной оптики.

Своих "реалистических" персонажей Немцов наделил довольно странным образом мысли. В ответ на вопрос, не хотел бы он побывать на Марсе, Багрецов разглагольствует: "Только для познания и славы?" Другие побуждения в его голове не укладываются. А так как положительный Багрецов, разумеется, не за славой гонится, решение предельно просто: "Не хочу! Вот если бы я знал, что, возвратившись с Марса, мог бы открыть на Земле новые богатства, вывести для тундры полезные растения..." (с.111). Но ведь от науки нигде и никогда, ни на Земле и ни в космосе, ни вчера и ни сегодня не ожидали сиюминутной пользы.