Научная фантастика - особый род искусства

Речь шла о книге Охотникова "Первые дерзания" (1953). Автор, крупный инженер, сумел увлекательно рассказать, как пытливые ребята ремесленники делают первые шаги от неуверенных рационализаторских начинаний к серьезному изобретательству. Но лишь в конце повести они принимаются за свою "звукокопательную" машину, в действительности еще не существующую. А на последней странице взрослые признают, что модель - "весьма примитивная и несовершенная". Фантастики не получилось. Первые дерзания остановились у порога. В сборнике рассказов Охотникова "История одного взрыва" (1953) читатель, интересующийся прикладной физикой, тоже находил пищу своей любознательности, но не воображению.

О книге Немцова "Три желания" (1948) критик С.Полтавский писал: "Все время видна борьба между чувством необычного, которое есть у автора и проявляется в выборе темы, и опасением перешагнуть через грань возможного, останавливающим авторское перо как раз там, где должна начаться специфика жанра".[255] Опасливость побеждала. "Последний полустанок" назван был уже просто романом - без упоминания о науке и фантастике. Сетуя в предисловии на то, что "жизнь часто обгоняет мечту" (с.3), Немцов так сформулировал свою позицию: "Автор не берется угадывать, какой будет техника через сто лет", и поэтому "решил попридержать мечту" (с.3).

Теория предела возникла из крайне однобокого представления, будто чуть ли не единственная задача научной фантастики - строить прогнозы, и, следовательно, ее реализм измеряется точностью гадания. Сторонники этой обедненной фантастики оказались несостоятельными перед установленными для себя же правилами. Не успевала просохнуть типографская краска на страницах очередного романа, как "предвидение" шло в архив с пометкой: запоздало, не оправдалось, опровергнуто жизнью - и куда реже: осуществлено.

Фиаско с пророчествами неизбежно следовало из отказа от дальних предвидений. "Ближним" фантастам казалось, что на короткой дистанции меньше опасность ошибиться. Это чистая иллюзия. Попадание в цель прямо пропорционально широте взгляда в будущее. Известный ученый и писатель-фантаст А.Кларк так озаглавил один из разделов своей книги "Черты будущего" (М.: Изд. Мир, 1966): "Пророки могут ошибаться, когда им изменяет способность к воображению". Даже крупные специалисты обнаруживают фантастическую близорукость, когда дело идет о ближайших перспективах и практическом приложении открытия. А фантасты-художники бывают поразительно прозорливы, смело перешагивают через "грань возможного". В статье "Физика и экономические прогнозы в тридцатые годы и сейчас" проф. Б.Кузнецов писал: "Чем конкретнее и точнее прогноз, тем он менее достоверен, и наоборот".[256]

Здесь действуют факторы двоякого рода. Ускорение научно-технического прогресса сводит на нет предвидения, основанные на старых закономерностях науки и техники. Это выяснилось сравнительно недавно. Но давным-давно известно, что верней угадываются общие очертания будущего, а не его детали. Конкретизация затемняет ведущие тенденции. Детализируя, фантаст к тому же лишает себя преимуществ обобщенного воображения, когда требуется, например, заменить недостающее логическое звено образной ассоциацией. С другой стороны, фантаст-предельщик вынужден пускаться в домысел там, где уже требуется точный расчет. Установка на ближайшее будущее неизбежно разменивает предвидение на частности. Ведь на незначительном отрезке времени трудно проследить принципиальные сдвиги в каком-либо процессе. Сокращение дистанции предвидения, создавая иллюзию связи с жизнью, вело в порочный круг.

Полбеды, что жизнь смеялась над миллиметровыми пророчествами. Беда в том, что мельчился предмет научной фантастики: "предельщики" принципиально связывали свое воображение с открытиями, основанными на уже известных принципах, тогда как научно-технический прогресс давно шел по линии обновления самих принципов. В научно-производственном фантастическом романе сложилось положение, сходное с тем, что было в 30-е годы в планировании энергетики. "Проектируемый физический эксперимент часто были склонны объявлять функцией производства и направлять его на удовлетворение производственных нужд, вытекающих из старой техники, на поиски того, что соответствовало устоявшейся технике... Наука (а она создает новую технику, - А.Б.) не рассматривалась как активная сила".[257] В экономических прогнозах атомная энергия, например, была учтена лишь после ее практического применения. И только тогда была замечена производственным фантастическим романом. Фантасты занимались предвидениями на уровне установившейся техники, тогда как менялись сами принципы и пути развития науки. Мир науки и техники представал в производственно-фантастическом романе 40-50-х годов хаотическим скоплением машин и приборов, как в некоторых романах 20-х годов.

7