Научная объективность и ее контексты

То, что мы сказали здесь об операциональных критериях, можно распространить и на теоретические условия. В той мере, в какой две теории, будь то по операциональным или по теоретическим причинам, вынуждены иметь дело с разными порядками аппроксимации, они уже имеют дело с разными объектами. Но непосредственным следствием этого является то, что неправильно будет, например, говорить, что, используя весы определенного типа, я могу измерить массу некоторого тела «только в пределах 1 мг». Этот способ выражаться адекватен для повседневного дискурса, имеющего дело с вещами. Но в научном контексте, в котором мы принимаем, что эти весы приняты как стандарт для измерения массы, мы должны говорить, что масса данного тела равна m ± e мг.

Даже здравый смысл иногда осознает, что «максимальная точность» может совпадать с «бессмысленностью». Представим себе, что некто заявляет о намерении использовать такой точный инструмент, который может определить высоту горы с точностью до одного миллиметра. Мы сейчас же скажем, что это бессмысленно, не потому, что мы не знаем, насколько мощный инструмент надо использовать в этой ситуации, а просто потому, что внутренне невозможно зафиксировать с точностью до миллиметра, где фактически начинается подошва горы. То же самое можно сказать и об определении ширины загородной дороги, которая может быть так окружена полями, что бессмысленно будет говорить, что ее сторона оканчивается в некотором определенном месте, а не на один миллиметр дальше. То, что настолько очевидно, когда речь идет о «вещах», становящихся «объектами» измерения в повседневной жизни, должно быть еще яснее для объектов специфически научных дисциплин, которые могут рассматриваться только как объекты и которые не имеет никакого смысла представлять себе как эпистемологическую «вещь в себе», которая имеет точную массу, точную длину и т. д., лежащие за нашими «приближенными измерениями».

Заметим кстати, что эти замечания могут пригодиться в дискуссиях, связанных с «приближенной истинностью», «семантической неоднозначностью» и т. д., вкратце упоминавшихся выше. Некоторые из проблем, поставленных в этих дискуссиях, оказались просто поставленными искусственно и растворились как бессмысленные (вывод, который, возможно, можно сделать уже сейчас из того факта, что актуальную науку они никогда не беспокоили).

Еще одно замечание: если вопросы аппроксимации уже настолько важны в области тех наук, в которых в нашем распоряжении находятся «точные» средства измерения, они еще более важны в науках, где эти средства не используются и где, следовательно, требование «максимальной точности» рискует оказаться полностью бессмысленным. Таков, в общем, случай «гуманитарных» наук, в которых методы объектификации имеют гораздо более широкую маржу ошибки. Поэтому очень странно, в подобных случаях, читать работы, в которых представлены предполагаемые очень точными количественные оценки, а принятые операциональные процедуры отнюдь не достаточны для поддержки таких претензий. То же самое можно сказать о предложениях исторического или филологического характера, где заявленная точность является иногда результатом изобретательности и домыслов, а не опоры на существующие документы и тексты. С другой стороны, мы не должны возлагать вину только на представителей гуманитарных наук; естествоиспытатели часто ведут себя немногим лучше. Подумайте только о смелой самоуверенности, с которой некоторые авторы определяют время возникновения жизни на Земле или самой Вселенной.

В заключение подчеркнем, что учет порядка аппроксимации связан с чем-то более существенным, чем обсуждение чисто эпистемологических проблем, каким может показаться данное обсуждение. По правде говоря, работающие ученые хорошо знают, насколько «порядки величин» релевантны любому вопросу и насколько часто они могут определить действительно четкие различения свойств и поведения исследуемых сущих; микрофизика, биология, психология, социология и т. д. полны такого рода примерами.

8.1.6. Спорная природа научной истинности