Во избежание недоразумений, может быть уместным последнее замечание. Говоря, что метафизические рамки являются предпосылками научного исследования, мы не утверждаем, что разработка или исследование метафизики является необходимой предпосылкой для занятий наукой. Мы просто заявляем, что невозможно заниматься наукой, не имея и не используя некоторого рода метафизического фона, но мы не утверждаем, что невозможно заниматься наукой, не зная явно и осознанно метафизики. Это напоминает положение носителя некоторого родного языка. Он или она может говорить правильно и свободно, несмотря на незнание правил грамматики этого языка (так же, как и его полного словаря), которым он или она просто владеет и употребляет неосознанно. Но это не значит, что не имеет смысла уделять время изучению этого языка и, например, описывать его грамматику и и составлять словари. Более того, верно, что даже носитель языка часто улучшает свое владение им, изучая его грамматику по учебнику или заглядывая в словари – что означает размышлять над своим языком, осознавать его структуру и богатство, совершенствуя таким образом свое владение им. Отношение рефлектирующего ученого к метафизике должно было бы быть по существу таким же. Ему или ей следовало бы относиться к ней с тем же уважением, с каким писатель относится к лингвистике. Романист, вероятно, никогда не возьмется подготовить словарь или учебник грамматики своего родного языка; и он, вероятно, знает, что грамматики и словари не являются догматически фиксированными кодексами хорошего языкового поведения, но скорее инвентарями, цель которых – записать самые общие черты живого языка, к которому они приспосабливаются с течением времени. Однако он никогда не будет утверждать, что эти работы – абстрактные и бесполезные спекуляции, и время от времени он может с пользой обращаться к ним. Более того, он будет понимать, что эти работы учитывают не только конкретный язык той сферы, с которой он работает, но и многие другие сферы: поэтические, юридические, технические, философские употребления будут учтены и объяснены, сферы, которые могут быть чужды нормальному для него употреблению языка, но имеют право гражданства в исследовании, посвященном языку в целом. Ученый, презирающий метафизику, будет подобен носителю языка, презирающему грамматику и словари под тем предлогом, что «он знает, как пользоваться своим языком». Возможно, он делает иногда орфографические ошибки или неправильно понимает значения некоторых слов. Конечно, он не может не иметь «свои собственные» неявные грамматику и словарь, но в них не обязательно все верно. Конечно, совсем иначе обстоит дело в тех случаях, когда создаются новые выражения, вводятся новые значения или некоторые отклонения от стандартных правил – не из невежества, а ради более или менее ясной и осознанной цели.
10.5. Метафизика как подход к сверхчувственному
Теперь мы переходим ко второму аспекту метафизики, в котором она выступает как дискурс, касающийся сверхчувственных уровней реальности. Поскольку я обсуждал этот вопрос в других местах[433]
, я ограничусь лишь несколькими замечаниями. Мы видели выше, что метаэмпирическое уже присутствует в науке, поскольку всеобщий фон, всеобщий гештальт – составляющий условия познаваемости любой научной области и предпосылки для описания данных и выдвижения теорий – не дается в опыте, а делает возможным сам этот опыт. Это, однако, – метаэмпирические рамки, применяемые к опыту и принимаемые во внимание лишь постольку, поскольку они применимы к опыту. Метафизика своим вторым шагом идет дальше и пробует увидеть, не может ли метаэмпирическое получить более привлекательный онтологический статус, т. е. не существуют ли сущие, эмпирически не удостоверяемые. Конечно, в некоторых контекстах говорят, например, о «религиозном опыте» в смысле непосредственного знакомства с божественным (которое сверхчувственно), но в этих случаях нельзя говорить о метафизике в собственном смысле. Метафизика, во всяком случае в принимаемом здесь смысле, понимается как попытка рационально достичь сверхчувственного, начав с опыта в более обычном смысле.