Научные направления и школы в российской методике преподавания литературы XVIII – начала XXI века

Л. Д. Троцкий в статье «Формальная школа в поэзии и марксизм» (1923), анализируя работы теоретиков марксизма Плеханова, Бухарина, Фриче, Цейтлина, упрекал их в отсутствии единомыслия «в вопросах методологических». «Литература должна найти свой объект исследования и свой метод, – писал он. – Объект – стиль, форма произведения, задача метода – осмысление художественных произведений социологически. Вот здесь-то и помогает формальный метод, имеющий историю… и именно в его приятии и лежит очередная задача методологии марксизма и единственная возможность для марксизма стать научным» (цит по изд.: [490, с. 27–28]).

На начальном этапе становления марксистского литературоведения сложившиеся в дореволюционной науке школы и методы, в частности формализм, не только не противоречили ему, напротив, в них оно искало свою опору, фундамент для постройки научного здания. Однако совсем скоро, окрепнув, марксистское литературоведение начнет свой «крестовый поход» на работы В. Жирмунского, Ю. Тынянова, В. Проппа, Б. Эйхенбаума.

На первый взгляд может показаться парадоксальным тот факт, что уже в 1923–1925 гг., о чем свидетельствует библиографический срез книжно-журнальной литературы 1920-х годов, появляется значительное количество работ, пропагандирующих социологический подход к изучению литературы, видных ученых-литературоведов, методистов, считавших себя прямыми и последовательными учениками А. А. Потебни, разрабатывавших методологические основы литературоведения и методики преподавания словесности в русле идей психологии творчества, далеких от классового подхода к произведениям литературы и личности писателя, прежде всего А. Ветухова «Марксизм в изучении литературы» [101], Б. Лезина «Схема марксистского метода изучения художественного творчества» [268], В. Данилова «К вопросу о социальной обусловленности литературной формы» [152] и др. Следует отметить, что на данном этапе интерес ученых, методистов-словесников к заявившему о себе новому, марксистскому подходу к литературе носил в большей степени научный, профессиональный характер, нежели идеологический. Кроме этого, он уже был заявлен управляющими органами образования в программах по литературе, и ученые свой долг видели в необходимости разъяснить учителям-словесникам его суть во избежание искаженного толкования. В связи с этим нельзя не обратиться к статье В. Данилова «К вопросу о социальной обусловленности литературной формы» (1923), где тот отмечает трудности, стоящие перед учительством: «Вопрос о социологическом, или, как некоторые предлагают называть точнее, марксистском методе в преподавании литературы, поставлен в порядок очередных задач методики. Хотя он уже декретируется управляющими органами, однако для пользования им не только не расчищены торные дороги, но литературная история не вышла в этом смысле даже из периода первоначального накопления фактов… для преподавания важно не только установление общих положений, но и конкретное приложение к обиходному материалу школьной словесности» [152, с. 35]. Автор приводит курьезный случай, когда «преподаватель словесности преобладание у Пушкина ямба объяснил влиянием аракчеевско-николаевской военщины: ямб – формальное отражение господства шагистики: раз-два! раз-два!» [152, с. 35]. Однако это уже были тревожные симптомы…

На страницах педагогических журналов в это время появляется значительное количество работ П. Н. Сакулина, В. А. Келтуялы, И. Кубикова, В. Воровского, Г. Плеханова, А. Луначарского, В. Фриче, В. Переверзева и других марксистов, где анализ литературного творчества толковался с социологической точки зрения. MA. Рыбникова в статье «Голос словесника» обратилась к учительству с призывом овладевать марксизмом [448, с. 58]. В 1925 г. вышла в свет «Марксистская хрестоматия по литературе», одним из составителей которой был В. В. Голубков [127]. С середины 1920-х годов начинает выходить серия «Классики в марксистском освещении» под редакцией Е. Ф. Никитиной.

Отражаясь в зеркале социологии, личность и творчество больших художников мельчали, обесценивались, окарикатуривались, приобретали вульгарное, примитивное толкование. Стремление связать литературу с жизнью, ее подчиненность обществоведению, установка программ на социологический анализ литературного произведения, безусловно, обедняли, выхолащивали его художественную и эстетическую ценность, искажали идейный и творческий замысел писателя. «Что следует понимать под анализом? Прежде всего уяснение изображаемых писателем фактов, явлений в их исторической перспективе, в их экономической и социально-политической обстановке. На основании такого разбора, охватывающего различные стороны литературного явления, представляется возможным в итоге сделать вывод о художнике как выразителе и организаторе сознания определенной среды, своего класса – вот путь, по которому надлежит идти, организуя работу по литературному чтению в школе», – писал Л. С. Мирский[327, с. 96–97].