В дискуссии принял участие известный летчик-испытатель, великолепный методист, научный работник А. Щербаков. Хотя и в несколько резкой форме он высказал ряд полноправных, содержательных суждений. Есть, есть над чем задуматься! Но его мысли убеждают, что свое слово наука еще не сказала и над эргономикой в кабине, особенно аэробусов, надо поработать.
В заключение я хочу высказать не столько критику, сколько печаль.
Зарубежные фирмы запретили печатать РЛЭ, инструкции, технические документы на русском языке. Английский надо знать, но его знание не переделывает нас в англичан. Экипаж все равно мыслит по-русски. Но, к сожалению, опыт показывает, что летчики, летающие на иностранных ВС, уже архизаметно поляризуются со своими собратьями, летающими на русской технике. Меняется психология поведения, мотивы, нравственные ориентации, меняется «экономическая поза», самоидентификация особого слоя, самосознание превосходства от радостного чувства причастности к глобализму как идеологии. О какой родной авиации может идти речь? И это при наличии Су-35, новой модификации МиГ-29, не уступающих зарубежной технике! И это в условиях, когда эргономическое, психофизиологическое сопровождение выше и глубже зарубежного! Но его тоже выводят из зоны обеспечения безопасности полета. Я не политик, не финансист и даже не менеджер. Но не могу без боли в сердце читать письмо, выдержки из которого я приведу, письмо русского командира воздушного судна, воспитавшего десятки вторых пилотов до уровня высших профессионалов. Василий Ершов написал ряд блестящих психолого-методических книг. Но их Минтранс не заметил, авиакомпании не опускаются до познания существа своих профессионалов, которые их кормят, поят и отправляют в Куршавель.
«Если летчик суперкомпьютеризированного самолета будет отметать опыт как старое, отжившее, замшелое и не понимать истинный профессионализм и человеческую надежность пилота, то жизнь пассажиров в большой опасности» («Откровения ездового пса»). Цитирую бесхитростный текст, но это и есть то, когда говорят: «Одарен Благодатью Полета».
«В конечном счете, не такое там уж искусство – посадить самолет, скажет иной пилот. Ну, проанализировать условия. Какая полоса, уклон, ветер, температура, сцепление, видимость, нижний край облаков, время суток. Но еще учесть нюанс: жара или мороз, „держит“ полоса или нет. Крутизна глиссады, посадочная масса, режим двигателей, высота над уровнем моря, подходы, болтанка, сдвиг ветра, гроза, обледенение, мокрый асфальт, сухой бетон, слякоть, вода на полосе, фары, экран от осадков, поземок, огни подхода… Ну, еще с десяток тонкостей: птички, стекло, замазанное насекомыми, „кривой самолет“, „дубоватая машина“, высоко или низко сиденье, слабое или слишком сильное освещение приборов, близко или далеко педали, гвалт в эфире, замечания проверяющего под руку. И все, а при этом надо обеспечить нормальные нормативы, чтоб перегрузка укладывалась в допустимые пределы на… пятерку».
Разве все это записано в памяти электронного партнера? Разве все это можно отсосать из подсознания и отдать себя на растерзание пяти – шести кнопкам с активированной виртуальной панорамой систем координат полета? Видимо, нельзя с водой выплескивать на ребенка и тем более нельзя продавать душу дьяволу, отехничивать свой дух, свое Имя – ЛЕТЧИК!
И не случайно полились из уст Ершова такие тяжелые, пронзающие, болью кипящие слова: «…Беда у нас общая; нынче рушится авиация, на глазах изменилась философия коммерческих полетов, изменился менталитет летного состава, отношение к летчику в обществе. Приходит поколение целестремленных зубрил, это конвейер, завинчивание гаек от сих до сих. Взаимодействие в экипаже в таблички со стрелочками не уложишь. Летать по мертвой схеме нельзя. Роль командира сводится только к общей ответственности. Началось засилье технократического подхода к духовным материям. Романтика из коммерческой авиации уходит. Работа как работа – рикша».
Да, видимо, философия полета должна быть одна: Небо наш Дух, наш Дом, наша Честь и профессионализм. Дух наш – это любовь к полету как явлению меня миру небесному, где Небо чистит мое нутро, где я ощущаю и впитываю те красоты и величия нерукотворного мира, которые никогда не увижу на Земле. Мы – люди единой духовной ипостаси. И все эти высшие чувства делают меня профессионалом, личностью, за спиной которого должны ровно биться сотни сердец, верящих и доверяющих мне. И поэтому возрастает ответственность за их жизнь. Если этот взволнованный разговор будут читать летчики, а не операторы, они поймут.
10. Мировоззренческие концепции военно-гуманитарных наук В СИСТЕМЕ ВОЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ[29]