Наука и богословие. Введение

Гораздо более спорный вывод из этой идеи — убеждение, что оно предполагает самоограничение Богом своего всеведения. Бог знает все, что можно знать, но если будущего еще не существует, даже Бог не может его знать. Это ведет к концепции «всезнания на данный момент»: Бог знает все, что можно знать сейчас, но не все, что возможно знать в принципе.

То, как Бог, по нашему представлению, соотносится с временем, тоже подвержено влиянию того, как мы мыслим совершение божественных деяний (и снова здесь нет логически необходимой связи). Всеобщее знание всей истории мира, присущее вневременному Богу Августина и Боэция, настолько отличается от человеческой зависимости от времени, что это затрудняет поиск каких бы то ни было аналогий. Неудивительно, что классический теизм одобряет невыразимую идею первопричины. Если же, с другой стороны, как человек, так и Бог существуют в развивающейся временности становления мира, поиск аналогий уже становится более возможным.

Наконец, необходимо рассмотреть вопрос, возникающий из положения теории относительности о том, что ощущение времени зависит от наблюдателя. Что такое время Бога, или, говоря техническим языком, какая у него система отсчета? Этот вопрос не настолько критичен, насколько может показаться с первого взгляда. Бог — не локализован в определенном месте, он вездесущ. Какова бы ни была его ось времени, своей вездесущностью он обнимает одновременно всю реальность, воспринимая каждое событие в тот момент, когда оно происходит, и так, как оно происходит. Уважение Бога к целостности творения, должно, конечно, предполагать, что Бог не использует свое превосходство, заложенное в вездесущности, для нарушения установленной в мире причинно–следственной упорядоченности. Наконец, в нашей вселенной существует естественная система отсчета, которую можно было ассоциировать с Создателем. Она связана с фоновым излучением и используется космологами для определения возраста вселенной.

К непосредственному божественному провидению относятся те божественные действия, которые можно истолковать как вплетенные в общую ткань физических процессов. Однако религиозные предания повествуют о божественных деяниях настолько поразительного характера, что они, кажется, противоречат всем естественным ожиданиям. Проблема чуда в радикальном смысле этого слова особенно значима для христианского богословия, поскольку центральную роль в нем играет воскресение Христа. Здесь нашей задачей будет поставить вопрос: а возможно ли вообще с чистой совестью утверждать, что любое из чудесных явлений произошло на самом деле? Обсуждение конкретных чудес, к каким относится и воскресение Христа, мы отложим до следующей главы.

По природе своей чудеса — явления исключительные, не из числа тех, что случаются периодически. Таким образом, они лежат вне сферы деятельности науки, имеющей дело с тем, что происходит обычно и может быть объектом повторных исследований. Строго говоря, наука не может исключить возможность однократного свершения какого–то события, хотя, чем больше она понимает «нормальный» мир, тем меньшей становится вероятность таких уникальных событий. Однако проблема чудес в основном богословская.

То, что Бог действует как этакий небесный фокусник, время от времени поражая людей чудесами, но в основном себя не утруждая, невероятно с богословской точки зрения. Богословие может позаимствовать у науки понятие «режимности», когда нормальный ход событий из области опыта определяется внутренними закономерностями. Известно, что смена режима может повлечь за собой очень серьезные изменения в характере явлений, как это случается при переходе металла из состояния проводимости в состояние сверхпроводимости (такой переход ведет к полному исчезновению электрического сопротивления). Физики называют такие радикальные перемены «фазовым изменением». Даже кипение воды, переход при 100 °С из жидкого состояния в газообразное, изумило бы нас, если бы мы не наблюдали его несколько раз в день. Законы природы не изменяются при таких переходах, но их следствия изменяются разительно. С виду это похоже на нарушение непрерывности (иногда до степени, с виду близкой к видимой иррациональности, как при исчезновении сопротивления), хотя на самом деле в этом нет никакого внутреннего нарушения.

Богословию стоит пытаться понять феномен чуда, пользуясь тем же методом. Чудеса можно интерпретировать не как божественное противодействие законам природы (поскольку сами эти законы есть выражение божественной воли), а как более глубокое раскрытие характера взаимоотношений Творца и творения. Чтобы в чудеса можно было поверить, они должны пониматься как нечто, что дает некое более глубокое понимание, достичь которого без них было бы невозможно. Отсюда язык «знаков» четвертого Евангелия. Соответствие такого критерия должно быть проверено событие за событием, поскольку не существует общей теории исключительных событий. Это будет проиллюстрировано на примере обсуждения воскресения в главе 6.

Теодицея