Возможно, предрешенность присутствует на индивидуальном уровне, но появление нового человека ее разрушает. В теории число переменных во время разговора бесконечно, и поэтому трудно представить себе абсолютно детерминированную модель общения, которая учитывала бы все, что кто-либо может сказать или сделать. (Однако ряд увлекательных экспериментов показал, что на практике большинство вещей, которые мы говорим, настолько ограничены предсказуемыми переменными – например, нашими отношениями с человеком, предшествующим опытом, эмоциональным контекстом беседы, социальными ожиданиями, правилами языка и так далее, – что можно предугадать огромное количество высказываний. Человек может сказать все, что угодно, даже: «Из огурцов получаются замечательные питомцы». Но чаще всего мы говорим о том, в чем уверены, и эти фразы нередко используются нами регулярно, например: «Сегодня очень холодно»).
Изучая достижения в области естественных наук, Роуэн всерьез заинтересовался природой системных взаимодействий в мозге и тем, что они дают нам в результате. «Похоже, в эволюции организмов существует паттерн, который в определенный момент позволяет моделировать образ как себя, так и несуществующих вещей. Вероятно, с возникновением сознания органический мир теряет свою машинальную предсказуемость. Виной тому то, что мы называем свободой воли, которая разрушает эту систему, поэтому я не могу назвать себя простым механизмом», – сказал мне он.
Роуэн считает, что язык и особенно вербальное взаимодействие между людьми являются инструментами выражения свободы воли. Я спросила, не кажется ли ему, что он родился с предрасположенностью воображать, размышлять, задавать вопросы, а затем распространять свои взгляды и обсуждать их с другими. Разве его предшествующий опыт не повлиял на вопросы, которыми он задавался, и ответы, которые он давал? «Да, влиял, – ответил он. – Но есть разница между влиянием и предопределением. Все дело в моем прошлом и в моих предрасположенностях. Но что из этого настолько предрешено, что у всех моих поступков в будущем нет альтернативы?»
Роуэн прав в том, что сегодня биология не может ответить на этот вопрос. Пока нельзя с уверенностью сказать, что наш предшествующий опыт и нейробиологическая основа предсказывают, а не обуславливают будущее человека. Также важно вспомнить о концепции восприятия и учесть, что воспоминание о любом событии или разговоре уникально для каждого человека. Наша интерпретация произнесенных слов и связанных с ними эмоций всегда зависит от имеющегося опыта.
Я могу представить себе сценарий, в котором даже очень сложное человеческое поведение в значительной степени объясняется биологией, ведь за последние 50 лет мы достаточно узнали о генах, гормонах и эпигенетике, и наука продолжает идти вперед широкими шагами. Тем не менее я признаю, что мы вряд ли когда-нибудь узнаем
«Все дело в моем прошлом и в моих предрасположенностях. Но что из этого настолько предрешено, что у всех моих поступков в будущем нет альтернативы?»
Я спросила, не кажется ли ему, что он запрограммирован мешать людям думать, что они всего лишь машины. Он засмеялся и ответил: «Наверно, я запрограммирован стремиться сделать мир лучше, помогать людям рефлексировать и понимать то множество факторов, которое делает нас людьми. Я настроен предотвращать опасные и ошибочные мысли о том, что нам ни в коей мере неподвластны давящие на нас обстоятельства, потому что они ведут к хронической депрессии. Проще говоря, я бы хотел дать людям надежду, что они могут что-то изменить. Я крайне настороженно отношусь к любой концепции, которая предполагает обратное. Да, можно с легкостью возразить, что такова моя сущность и таковы мои склонности. Но давайте вернемся к главному: как только появляется новая мысль, пусть даже и о предопределенности, ее необходимо обсуждать».