«Наутилус Помпилиус». Мы вошли в эту воду однажды

Описывать эту его деятельность я не стану, ибо сам не участвовал, есть люди, которые были внутри и куда лучше меня могут рассказать про издательскую деятельность Ильи. А я помню, с каким лицом приходил Илья после выхода очередной книги. Ох, его «перло»!.. Истинное было ликование, неподдельное! И так с каждой книжкой!

О «выборе редакции» я тоже писать не стану — и без меня сказано достаточно. История одной книжки меня коснулась — это «Штурмуя небеса» Джея Стивенса. Илюша отыскал ее в английском варианте где-то в середине 90-х, когда у него появился интернет. Не переводил — читали так. Однажды сказал: «А вот эту книгу в нашей стране не издадут никогда». Я что-то такое говорил, что, мол, все может измениться, придут такие люди, которые даже и эту книгу издадут… «Нет, — сказал Илья, — этого не будет никогда». И вот он мне ее взял и подарил. Молча. Светился при этом, как светофор! Все верно — только он мог ее издать.

Первые же релизы «Ультра. Культуры» вызвали резонанс, даже для Ильи довольно неожиданный. После выхода «Скинов» ему указали на дверь в интеллигентной «Иностранке». Звонили старые знакомые и посылали «на». Было ощущение, что вокруг все время что-то взрывается — какая-то сплошная «ля бомба». Одни разрывали с ним отношения, вместо них возникали другие персонажи, совсем неожиданные; Илюше происходящее ужасно нравилось. Бурлило все вокруг — он это любил. И подстегивал саморучно. Издавал правое, левое, физиологическое и медикаментозное… А на все попытки «привязать» его к какой-либо политике только хмыкал.

Тема «политической ориентации» Кормильцева — тема, постоянно возникающая, но странным образом. Люди пишут так, будто у них есть какое-то на сей счет представление, но в итоге остается непонятно, какова же была эта самая «ориентация». То, что я сейчас скажу, будет для многих, наверное, крамолой, однако… У Кормильцева не было никакой «политической ориентации». При том, что со времен раннего рок-н-ролла он так или иначе оказывался втянутым в политические игрища, более того, он любил в них участвовать, много на сей счет разглагольствовал и в компаниях, и в интервью, однако же выяснить, правый он или левый, либерал или консерватор, было затруднительно всегда. Почему? Потому что ему было все равно. Его не интересовали дефиниции, сама политика его интересовала очень странным образом — во-первых, он был «всегда против», во-вторых, сам подход к политике был у Ильи строго индивидуален.

Любая политика — это подчинение чему-то, что «не есть ты». В политике личность пожирается идеей, а вот с этим Илья смириться не мог никогда. Он был «всегда я!», и не иначе. И контакты, даже в рамках политики, его собственной индивидуальности могли быть основаны только на внутренней связи с другой индивидуальностью. Иначе говоря, дружить он мог с (политически) кем угодно, лишь бы человек ему нравился и не посягал на его свободу. И вот это ему не могли простить ни правые, ни левые, ни серо-буро-малиновые. Они живут стаями — Кормильцев жил индивидуалиями. И потому был чужим для всех.

Его выбор индивидуально-политических предпочтений мог озадачивать. Левый Быков, правый Проханов — ему было все равно. Обожал Бегбедера, в упоении переводил Уэльбека. Устраивал какие-то полуподпольные посиделки с Гейдаром Джемалем…

Сценка с кормильцевской кухни — сидим, выпиваем, звонок, Илья выходит, через минуту вбегает, и — вопль: «Шамира арестовали!». В голосе восторг. Не от того, что собственно Исраэля Шамира взяли под стражу, а от реальности происходящего. Ох, это была его стихия! В другой раз он напряженно следил, как один знакомый (не буду писать, кто именно, дабы не подставить) проникал в Израиль, где его должны были арестовать, но в субботу, когда суд не работает, и должен был в субботу же выехать, потому что в воскресенье его должны были все-таки арестовать. Тут была не политика, а что-то из области налоговых нарушений, но — какая разница?! Илья в упоении звонил куда-то каждые две минуты, узнавал что-то, комментировал, и когда интересующий его самолет вылетел из Бен-Гуриона, он был поистине счастлив.

Он вообще любил политических мистификаторов. Восторгался Уго Чавесом. Ему ставили в вину контакты с Лимоновым, и он контактировал с Лимоновым, но это была «малая влюбленность». Издал книжку Лимонова, и почти сразу после этого говорить при нем о Лимонове стало нельзя. Не знаю, что там у них вышло, но нацболы его очаровали. Мрачноватые, немногословные парни и девушки, все в черном, собранные, какие-то решительные. Готовые к чему-то. Однажды они сидели в самолете — нацболы, Касьяненко, кто-то еще и Илья. Все собранные, мрачные — ждали, что их будут атаковать…