Наваждение

– Нет, с финансами вы опоздали. Штраф пришел, дело передано в суд. Поэтому вам именно юстиция нужна. Управление которой расположилось по адресу Исаакиевская Площадь, дом Одиннадцать. Такое, знаете ли, очень в немецком стиле здание, громоздкое такое, тяжеловесное. Петер Беренс строил для своих, чтобы им понятнее было, в начале двадцатого века. Вот туда и езжайте, благо это рядом. Поедете?

Посмотрев на небо, на землю, на вход в кафе, и снова на Леонида, Фотина сказала:

– Поеду. У меня сын. Да и мать. Нельзя же так. Поеду. А как зовут…

– На месте разберетесь. Вам нужен глава отдела.

– Которого?

– Любого. Они все друг друга знают. Хотя … подождите.

Он достал мобильный телефон и некоторое время что-то в нем высматривал.

– Отменяется Исаакиевская, – сказал он. – Прошу прощения. На улицу Чайковского, дом Двадцать Восемь. Тоже не очень далеко. Берите тачку.

– Я…

– Понимаю, стеснение в финансах. Минутку.

Он набрал номер, и когда на другом конце ответили, сказал:

– Марик, вуатюр нужен прямо сейчас, возле «Гусарской Радости». Даю тебе девяносто секунд.

Через две минуты черное Ауди остановилось у поребрика. Леонид встал, сделал знак шоферу, чтобы тот опустил стекло, и сказал:

– Это для меня, дядя Федя. Чайковского Двадцать Восемь. По Литейному не езжай, там сейчас авария и пробка.

И распахнул галантно заднюю дверь.

Фотина села в вуатюр. Дядя Федя пошуровал переключателем скоростей и вуатюр плавно покатился по незнакомым Фотине улицам.

– Х … ерунда это все про Литейный, – сказал ворчливо дядя Федя. – Все наш Лёнька выдумывает, городит, хочет умным казаться перед братом.

У самого поворота на Литейный в моторе что-то грохнуло, из-под капота пошел пар и дым, и вуатюр остановился на перекрестке, заблокировав часть движения. Тут же образовалась обещанная Леонидом пробка, так что Леонид оказался отчасти прав.

– Я починю, но не сразу, – сказал Фотине дядя Федя. – Тут раздумье требуется. Так что, барышня, ежели желаете на трамвайчике – так ведь вот он, прямо здесь и останавливается. Вон в ту сторону вам ехать. Вон он как раз громыхает, а вожатая какая красотка, как из кино, хоть сейчас бы женился, да нету денег на фрак. Прямо до Чайковского и довезет вас прекрасная вожатая с превеликим умиротворением.

6

В министерской приемной толпились какие-то люди, некоторые подозрительного вида. Фотина стала наводить справки – кто главный, кто заместитель, с кем нужно говорить. Никто ничего не знал и не понимал и понимать не желал. Она кидалась в кабинеты – ее останавливали. Она спрашивала и умоляла. В ответ пожимали плечами. За полчаса попыток прорваться хоть к кому-нибудь, или хотя бы попасть в какую-нибудь очередь, она очень устала.

Присев на кресло в вестибюле, Фотина уперлась локтями в колени, голову положила на руки, и заплакала.

Неподалеку от нее возле стены стояла пара – фрау лет шестидесяти, в дорогом костюме, и мужчина, не достигший еще тридцатилетнего возраста, в стильных брюках, прекрасного покроя пиджаке, и мягких, элегантных ботинках. Тихо беседуя с дамой, молодой человек водил рассеянно глазами по сторонам – и вдруг увидел Фотину.

Он подошел к ней и осторожно дотронулся до ее плеча. Она подняла на него заплаканные глаза.

– Здравствуйте, – участливым тоном сказал молодой человек. – Вам нехорошо? У вас горе? Что случилось?

У Фотины не было сил говорить. Она молча вынула из сумочки письмо с впечатляющей цифрой и красным шрифтом в конце и подала его молодому человеку. Он бегло пробежал письмо, пожал плечами.

– У вас нет денег заплатить? – спросил он.

– Мне никто никаких услуг не оказывал! Не за что платить! А меня посадить хотят! – хрипло сказала Фотина и зарыдала.

Парень еще раз пробежал глазами письмо.

– Я вам верю, – сказал он. – Не волнуйтесь. Сейчас все уладим. Если вас не затруднит, пойдемте со мной.

– Куда? В тюрьму? – спросила почти безумная Фотина.

– Нет, зачем же в тюрьму. Вон туда, – и парень кивнул по направлению к даме, с которой давеча беседовал.

Фотина поднялась и пошла за ним.

Подойдя к даме, молодой человек показал ей письмо – не для чтения, а как предмет, вещественное доказательство – и сказал так:

– Это просто чудовищно, что они там творят, в этой «Комиссии», Марина Владиславовна. Не поддается описанию. Они забыли об элементарных нормах приличия. Они ведь призваны помогать людям, а не давить, стращать и репрессировать. Ведь на дворе вовсе не эпоха Ивана Грозного. Им платят зарплату – чтобы они оказывали помощь! Хороша помощь. Вот перед нами стоит обыкновенная русская женщина, мать-одиночка. Не богатая. Работает, растит детей. Никого не обижает. И вот, пожалуйста – что-то не сошлось в бюджете, и они решили добрать нехватку вот таким вот зверским способом, за счет матерей-одиночек. Им ничто не свято. Их самих всех посадить надо. Или сжечь на площади. Исаакиевской, а лучше на Дворцовой, нагляднее чтобы.

Марина Владиславовна взяла у него письмо и быстро его просмотрела, надев очки.

– Это Брянцев мне устроил, – наябедничала Фотина, переполняясь надеждой.