Наваждение

«Онъ очень боленъ, онъ врно скоро умретъ», — подумалъ я, но изъ этой мысли не сдлалъ тогда никакого вывода, да и не сообразилъ, какой тутъ можетъ быть для меня выводъ. Вообще, я долженъ замтить, что ни тогда, ни долго потомъ этотъ старикъ не представлялся мн препятствіемъ, я о немъ какъ-то совсмъ не думалъ.

Я весь вечеръ провелъ у нихъ. Генералъ скоро ушелъ къ себ въ спальню. Ужасная скука была въ этотъ вечеръ. Мы вс перекидывались рдкими фразами, больше молчали и посматривали другъ на друга. Меньше всхъ говорила Зина.

По нкоторымъ ея минамъ и движеніямъ я замтилъ, какъ ей хочется, чтобы поскорй вс ушли, чтобы намъ можно было поговорить на свобод. Я понималъ, что и Рамзаевъ съ Коко отлично это замтили, и ни за что теперь не уйдутъ. Мы стали пересиживать другъ друга, но мн не удалось ихъ пересидть. Было ужъ два часа ночи, когда мы, наконецъ, встали и вышли вмст.

— Да, вотъ какія дла, — сказалъ Рамзаевъ, когда мы спускались съ лстницы:- старикъ-то плохъ, того и жди помретъ, а барыня наша вдовушкой останется.

— Предъ испанкой благородной трое рыцарей стоятъ! — въ отвтъ на это замчаніе проплъ Коко.

— Pariez pour vous! — къ чему-то произнесъ Рамзаевъ, протягивая на прощанье руку Коко.

Я, конечно, не сказалъ ничего, я только тутъ понялъ, что Коко, несмотря на всю свою глупость, врно выразилъ положеніе дла. «Предъ испанкой благородной» дйствительно теперь стоятъ три рыцаря, и я одинъ изъ этихъ трехъ рыцарей. Какая мучительная, какая жалкая роль выпадаетъ на мою долю! Но я ужъ не думалъ объ этой роли, я думалъ только о Зин и съ истерическимъ внутреннимъ хохотомъ называлъ ее въ своихъ мысляхъ «благородной испанкой».

* * *

Опять для меня потянулись лихорадочные дни. Начиналось лто. Я давно долженъ былъ хать въ деревню, но не халъ. Проводилъ почти все время у Зины, а когда показывался на улиц, то меня охватывалъ страхъ, какъ-бы не встртились гд-нибудь Горицкія.

Не знаю, что-бы случилось со мною, еслибъ я ихъ увидлъ. Я старался забыть мою встрчу съ Лизой. Мн и некогда было обо всемъ этомъ думать теперь, но все-же, когда вспоминалось, мн становилось ужасно неловко; я сознавалъ себя такимъ приниженнымъ, я готовъ былъ самъ презирать себя.

Теперь боле чмъ когда-либо въ жизни чувствовалъ я, что ничего съ собою не подлаю и махнулъ на себя рукою. Будь что будетъ, судьба стоитъ надо мною, судьба меня захватила, и я не самъ дйствую. Ахъ, только-бы все это кончилось такъ или иначе, кончилось-бы скоре!

И что-же давали мн эти дни, къ чему они приводили? Ровно ни къ чему! Я почти не имлъ возможности говорить наедин съ Зиной, а когда являлась эта возможность, мн становилось страшно, и я избгалъ всякаго разговора.

Зина затормошила всю компанію и меня въ томъ числ: нужно было найти удобную квартиру, такъ какъ генералъ, несмотря на совты докторовъ и даже ихъ настоятельныя требованія, вдругъ заупрямился, ни за что не хотлъ хать за границу, а положилъ остаться въ Петербург. Это былъ какой-то капризъ больного дряхлаго старика: «Не хочу за границу, не хочу на дачу, хочу здсь!».

Ему говорили, что нельзя лтомъ жить въ Петербург, особенно въ его положеніи, что здсь и здоровый заболваетъ; но онъ ничего не хотлъ и слышать.

Наконецъ квартира была найдена, совсмъ готовая, прекрасно меблированная. Генералъ отправился, осмотрлъ, остался очень доволенъ, и на слдующій день они перехали. Снова все пошло по старому, какъ было три года назадъ, передъ свадьбой Зины. Разница была только въ генерал: тогда онъ былъ раздушеннымъ любезнымъ хозяиномъ, теперь — капризнымъ старикомъ, котораго компанія должна была развлекать.

Первыя дв-три недли посл перезда на квартиру онъ чувствовалъ себя бодре, онъ даже снялъ мховой халатъ. Опять его пордвшіе сдые волосы были хитро зачесаны, и отъ усовъ пахло англійскими духами. Опять Александра Александровна и Мими чуть-ли не каждый день прізжали изъ Петергофа съ дачи, чтобъ играть съ нимъ въ карты. Рамзаевъ, Коко и я состояли при Зин.

И вотъ тутъ-то шла потайная жизнь, велась интрига. Теперь мн все представляется яснымъ, какъ оно тогда было. Въ первое время Коко и Рамзаевъ оказались въ ссор, но затмъ, и внезапно, между ними произошло полное примиреніе. Вроятно было какое-нибудь таинственное совщаніе, на которомъ они ршили дйствовать заодно противъ меня.

Рамзаевъ растолковалъ Коко, что относительно Зины я одинъ только опасенъ, а затмъ, если они успютъ меня уничтожить, то вдвоемъ будетъ уже свободне: предъ испанкой благородной будутъ стоять только два рыцаря. Можетъ быть, Рамзаевъ дошелъ и до того, что предложилъ Коко даже подлить благородную испанку, и, конечно, Коко ничего не имлъ противъ этого раздла. Его чувства къ Зин и притязанія были такого сорта, что допускали возможность всякаго соглашенія съ человкомъ, подобнымъ Рамзаеву. Про меня-же онъ зналъ, что со мной невозможны ужъ никакія соглашенія, и что это дло совсмъ другое.