Наваждение

Мн чудились длинныя, черныя косы, какъ она носила тогда, въ Москв и въ Петровскомъ. Слышались сладкія слова ея перваго признанія, десять лтъ тому назадъ, въ такой-же лунный вечеръ…

Я задыхался.

— Андрюша, если любишь меня, такъ, вдь, я твоя… возьми меня! — едва слышно прошептала Зина.

XXI

Мы оставили проводника и нашихъ осликовъ въ таверн и пошли бродить по извилистой горной тропинк. Надъ нами поднимались скалы, а дальше, внизу, громадная панорама — съ одной стороны Женевское озеро, съ другой — селенія долины Арвы и Роны. Свжій втеръ поднялся и гналъ облака, которыя клубились внизу у ногъ нашихъ.

Зина крпко опиралась на мою руку. Она была очень блдна, ея глаза совсмъ потухли. Мы все это утро обмнивались только незначительными фразами. Наконецъ я почувствовалъ, что больше никакъ не можетъ это продолжаться, что нужно наконецъ все кончить, но какъ кончить, что кончить, что нужно — я ничего не зналъ и мы долго шли молча, скоро, какъ будто спшили куда-нибудь къ опредленной цли. Вотъ опять поворотъ дорожки, вотъ огромный камень, наклонившійся надъ пропастью, вотъ еще нсколько разбросанныхъ камней, на которыхъ кое-гд вырзаны имена путешественниковъ, отдыхавшихъ здсь.

— Что это какъ я устала сегодня! — проговорила Зина, оставляя мою руку и садясь на одинъ изъ камней.

Я остановился предъ нею. Она подняла на меня усталые, унылые, безжизненные глаза. Я зналъ, что сейчасъ случится наконецъ то, что порветъ эту невыносимую жизнь послднихъ дней, которую даже страсть не могла скрасить.

— Зина, понимаешь ты, что, вдь, нельзя жить такъ? — наконецъ, сказалъ я, опускаясь возл нея на камень.

— Понимаю, — робко и не глядя на меня, шепнула она.

— Что-жъ это значить? Отчего это, отчего такая тоска, отчего, несмотря на все, мы такъ несчастливы?

— Я не знаю, — еще боле робкимъ голосомъ и еще ниже опуская голову, проговорила она.

— Нтъ, ты знаешь, Зина, ты знаешь!

Я схватилъ ее за руки.

— Смотри на меня, смотри мн въ глаза!

Она съ усиліемъ подняла глаза и все-таки не могла взгля нуть на меня.

— Смотри на меня, — отчаянно говорилъ я, сжимая ея руки:- отвчай мн, ты его убила?

Она задрожала всмъ тломъ, она вырвала у меня свои руки и схватилась ими за голову. Мн показалось, что скалы, висящія надъ нами, обрываются, мн показалось, что земля уходитъ изъ-подъ ногъ нашихъ и что мы летимъ въ пропасть. Стонъ вырвался изъ груди моей, но я оставался неподвижнымъ.

Зина бросилась на мокрую траву къ ногамъ моимъ.

* * *

— Andr'e, выслушай меня — все-же не я его убила! О, выслушай меня; да, нужно чтобы ты все зналъ. Я думала, что можно скрыть это, я думала нужно скрыть это, я думала, что возможно счастье. Я не могла и не смла, мн казалось, что я не имла права, не должна была говорить теб, но теперь вижу, что ошиблась. О, какое безуміе! Какъ будто я не знала давно, всю жизнь, что скажу теб все. Теперь, значитъ, пришелъ этотъ день, этотъ часъ; слушай-же меня, слушай.

И я слушалъ, и я все не могъ пошевельнуться, и все мн казалось, что со всхъ сторонъ скалы летятъ на насъ и что мы ужъ задыхаемся подъ ними. И я слушалъ съ напряженнымъ вниманіемъ и не проронилъ ни одного звука, и каждый звукъ ударялъ на меня какъ громадный камень.

— Не я его убила, — слышалъ я страшный голосъ:- только нтъ, все равно я… Я, конечно! Зачмъ ты тогда ухалъ? Вдь, я говорила теб, что ты не знаешь, для чего дешь! Ты могъ еще спасти меня; да, ты могъ… Вдь, ужъ все тогда было почти ршено, а ты ничего не понялъ, хоть и предчувствовалъ что-то страшное… Помнишь, какъ я тебя мучила Рамзаевымъ, помнишь, какъ ты боялся за меня; ахъ, ты, кажется, ревновалъ его, ты не зналъ, что онъ мн для другого нуженъ. Онъ, этотъ дьяволъ, онъ все сдлалъ. Ты, вдь, не знаешь, какъ часто я съ нимъ видлась. О, онъ меня понялъ, онъ зналъ какъ говорить со мною, онъ зналъ чего мн было нужно… Вдь, т два года, что я прожила съ мужемъ въ деревн, я совсмъ задыхалась, я сдлалась какъ помшанная. Ты и представить себ не можешь, что такое была за жизнь! Не разъ я порывалась убжать, но убжать было не легко. Ты не зналъ его, онъ былъ вовсе не такъ ужъ мягокъ, какъ это казалось, онъ отлично забралъ меня въ руки. Знаешь-ли ты, что незамтно для меня самой вс даже мои крошечныя средства оказались у него, и я сама ровно ничего не имла: мн не съ чмъ было бжать. Какъ-же бы я убжала, куда? Къ теб, но я помыслить не могла объ этомъ, ты былъ для меня ужъ не живымъ человкомъ, я мечтала иной разъ о теб и только… Не понимаю до сихъ поръ, какъ потомъ, по прізд въ Петербургъ, ршилась я придти къ теб… Тогда, выйдя за него, я думала, что буду совершенно свободна; его громадное состояніе мн представлялось ужъ моимъ состояніемъ. А вдругъ онъ запуталъ меня, обернулъ меня такъ скоро, такъ неожиданно, что я и очнуться не могла и не сумла вырваться. Онъ только общалъ мн скоро умереть… сулилъ тогда полную свободу!.. Но онъ не умиралъ, а пойми-же ты, что мн нужна была воля… Я, вдь, тысячу разъ теб это повторяла…

«Теперь у нея есть воля, что-жъ она пришла ко мн?» — мелькнула у меня и сейчасъ-же прошла эта мысль. Я опять слушалъ и опять скалы давили меня.