Наваждение

— Что-жъ мн оставалось, еслибъ я ршилась убжать отъ него? — продолжала она. — Вдь, мн оставалось только явиться въ Петербургъ, показаться въ лож и на другой день продать себя какому-нибудь другому старику и еще на худшихъ условіяхъ — мн не того было нужно!.. Вотъ онъ, наконецъ, заболлъ. Я видла, что его болзнь серьезна. Ты знаешь все, что тогда было. Я ждала день за днемъ, недля за недлей, ты видлъ… ты видлъ, что онъ все поправлялся. Если-бы только зналъ ты какъ иногда я его ненавидла!.. А тутъ пришелъ тотъ дьяволъ и разсказалъ мн все, что я думаю и чего я желаю… Конечно, онъ притворился въ меня влюбленнымъ. Онъ началъ уврять меня, что мн стоитъ сказать ему одно только слово и онъ для меня на все готовъ: онъ сдлаетъ все, онъ пойдетъ на всякое преступленіе. Я сначала посмотрла на все это какъ на вздоръ, я забавлялась его словами, его глупой ролью…

— И ты мн ничего не сказала! И ты могла слушать и его и меня? — не знаю выговорилъ-ли я это вслухъ или только подумалъ, но все равно она отвтила:

— Я не прогнала его, я его слушала! И онъ добился того, что я стала слушать его все внимательне. Онъ умлъ именно тогда являться, когда я была въ раздраженномъ состояніи, когда я особенно не могла равнодушно глядть на мужа. Онъ являлся и плъ все ту-же псню на разные лады, онъ видлъ и понималъ, какъ я начинаю его слушать. Одного только онъ боялся — тебя… но ты самъ ухалъ! Ты убжалъ и оставилъ меня ужъ совсмъ въ рукахъ его… О, какъ все это невыносимо, какъ страшна вспоминать объ этомъ! Онъ какъ будто околдовалъ меня. Посл, тебя онъ являлся все чаще и чаще: цлые дни проводилъ у насъ и все твердилъ, твердилъ одно и то-же. И я сходила съ ума все больше и больше. Зачмъ, для чего я сказала ему, что между мной и тобой все кончено — не знаю; только я сказала… Вотъ, наконецъ, онъ уврился въ томъ, что если я соглашусь только, гакъ буду совсмъ ужъ въ рукахъ у него, и согласилась… и мн казалось, что я согласилась…

Ея голосъ оборвался, и она замолчала. Не знаю откуда взялъ я силы, но только я взглянулъ на нее. Я никогда не могъ себ представить ничего боле страшнаго, какъ лицо ея въ эти минуты. И между тмъ, на этомъ ужасномъ, преступномъ лиц въ то же самое время мелькала знакомая, жалкая дтская мина; и между тмъ, несмотря на весь мой ужасъ, на отвращеніе и ненависть, я чувствовалъ… съ невыносимымъ отчаяніемъ и позоромъ… я чувствовалъ, что мн ее жалко.

— Я согласилась… — начался опять ея невыносимый шепотъ:- Я видла, что онъ поправляется, что онъ не умретъ этою зимой и ни за что меня отъ себя не отпуститъ. А я не могла больше выносить его, я не могла безъ отвращенія, безъ отчаянной и дикой злобы войти въ его комнату. Дьяволъ былъ тутъ-же, онъ все зналъ; я при немъ громко думала. Сначала онъ все продолжалъ уврять меня въ любви своей, объяснять все любовью. Онъ все говорилъ: «скажите одно слово — и черезъ нсколько дней вы свободны, и я пойду за вами куда хотите, я удовлетворю всмъ вашимъ желаніямъ, ваша воля будетъ закономъ!..» Но я могла только хохотать на эти безумныя слова: онъ хотлъ освободить меня для того, чтобы закабалить снова!.. Наконецъ онъ увидлъ, что этимъ ничего не возьметъ и вотъ тогда-то онъ высказался. Онъ снова повторилъ, «шепните только — и я возьму все на себя». Но для того, чтобы все взять на себя, ему ужъ теперь не нужно было моей любви, ему не нужно было идти за мной, чтобъ исполнять вс мои капризы; ему нужно было только половину состоянія мужа, и не знаю, онъ, можетъ быть, думалъ, что потомъ все равно заберетъ меня въ руки, запугаетъ, что я изъ страха буду связана съ нимъ на вки… И я опять его слушала… опять слушала еще внимательне и наконецъ сказала это слово!.. то-есть нтъ, я не сказала его, но онъ понялъ — это было все равно, что я и сказала, и онъ сдлалъ… Я все видла, все знала и молчала. Я знаю когда, въ какую минуту все это было; я ужаснулась, я хотла было все уничтожить, но взглянула на него — на старика… Если-бы ты видлъ, какое у него было тогда лицо, если-бы ты видлъ, какъ онъ тогда смотрлъ на меня… ничего не осталось кром отвращенія, и я не шевельнулась. И вотъ потомъ, потомъ, цлыхъ два дня я была возл него, я смотрла, я слышала какъ онъ стонетъ; я знала, почему онъ стонетъ, я знала, чмъ это кончится, и я все молчала. И дьяволъ былъ тутъ-же, и дьяволъ все видлъ и все слышалъ… Ахъ, какіе были эти два дня!

— И никто ничего не узналъ, никто не догадался? — вырвалось у меня, хоть я, конечно, не могъ объ этомъ думать теперь и не могъ этимъ интересоваться.