Если бы я практиковал медитацию, не объединяя ее с учениями по бардо, то мог бы запутаться в конце. Но этого не произойдет. У меня есть уверенность в Дхарме и в учителях, которые подарили мне мудрость, и вера в них не предаст меня. Если я не умру, то продолжу ту жизнь, которую любил, – буду учить Дхарме и практиковать, прикладывая все усилия, чтобы помочь живым существам, находясь в этом теле. В любом случае, мне не о чем будет сожалеть. Но мне нужно преодолеть эту нерешительность.
В моем горле застрял железный шар, блокируя дыхание, лишая меня способности принять какое-либо решение. Я ходил по кругу. Невозможно больше пребывать в этой неопределенности. Я должен выбрать одно направление. Все будет лучше, чем сейчас. Иди. Останься. Останься.
Вдруг я увидел, что мне не надо выбирать между жизнью и смертью. Вместо этого я должен позволить всему течь своим чередом и пребывать в состоянии осознавания всего, что происходит. Если пришло время моей смерти, то я приму смерть. Если пришло время жить, я приму жизнь. «Принятие – моя защита», – сказал я себе, и стал искать вдохновения в молитве Тогме Сангпо.
Если мне лучше болеть,
Пусть у меня будут силы болеть.
Если мне лучше поправиться,
Пусть у меня будут силы поправиться.
Если мне лучше умереть,
Пусть у меня будут силы умереть.
Глава 28
Когда чашка разбивается
Результаты такого глубокого принятия не заставили себя ждать. В течение десяти или пятнадцати минут возбуждение, которое я испытывал, стало уменьшаться. Напряжение переместилось из верхней части тела в нижнюю, мой лоб, челюсть, шея, плечи, кисти – все расслабилось. Глубокий вдох, который означал завершение невероятного усилия, наполнил мое тело. «А-а-а-а-а-а-аххх…» Мое настроение изменилось, и я сидел с открытыми глазами, наслаждаясь атмосферой, которая воцаряется после урагана: проглядывает солнце, птицы снова поют и воздух наполнен свежестью. Возможно, я и не умру.
Предположение, что кризис может скоро миновать, оказалось неверным. Решение остаться в Кушинагаре успокоило мой ум, но не желудок. Я продолжал много времени проводить в кустах на корточках. Каждое движение подтверждало, что мое тело все дальше соскальзывало к необратимому угасанию. Вместе с этим пришла новая решимость работать с наставлениями по бардо умирания. За день до того настоящее беспокойство привело к таким же размышлениям, но я по-прежнему слышал голос, который шептал мне: «Все будет хорошо». Теперь эти заверения ни на чем не основывались. Я вынужден был опираться на стену ступы кремации, но мой ум был сильнее, чем в последние пару дней, и я начал делать практику подношения. Я не клевал носом, не терял нить происходящего, не думал о практиках, но подходил к каждой из них с решимостью и преданностью, которые не мог почувствовать вчера. Я не готовился к смерти. Я более не лежал на полу в монастыре своего детства, слушая направляемую медитацию на умирании. Меня больше не волновали концепции жизни или смерти – ведь они не что иное, как зыбкие понятия. Но я старался отдать все, что у меня было, тому, что происходит прямо сейчас. Я хотел встретить это мгновение без привязанности или отторжения и подружиться с невзгодами. Жизнь, смерть: две концепции равно отдалены от этого момента. Важно лишь, кто я и где нахожусь прямо сейчас, то есть просто делаю то, что делаю, в этом теле, с этими устремлениями. Ничего более. Ничего менее. Просто пытаюсь полностью пребывать в бесконечной вселенной каждого момента.