Навстречу миру

Он помолчал, а потом спросил: «Что думаешь?» Я ответил: «Это моя страсть, мое призвание. Я это знаю». Мой ответ порадовал его. Потом он сказал: «Я медитирую с детства. Я болен. Мое тело ослабло. Но ум ясный. Я не боюсь смерти».

Я пытался сдержать слезы, но не смог. Увидев это, он добавил: «У меня есть уверенность в том, что осознавание никогда не умирает. Помни об этом и не беспокойся обо мне».

Два месяца спустя отец умер.

Кто-то беспокоился обо мне. Должно быть, я задремал, поскольку не помнил, чтобы кто-то приходил. Но когда я открыл глаза, уже наступили сумерки и рядом со мной стояли две литровые бутылки воды. Я с трудом снял защитный пластик и открутил пробку, страстно желая все выпить. Но у меня не было сил поднять бутылку достаточно высоко, чтобы вода попала в рот, и она пролилась мне на грудь. Я подумал о множестве бездомных, которые умирают, и никто не проявляет ни капли заботы о них. Возможно, многие садху умирают вот так, подумал я. Какое же это невероятное чувство – безмятежность благодарности. Я умираю не в одиночестве. Кто-то заметил. Кто-то проявил заботу. Я готов продолжать…

Глава 27 Осознавание никогда не умирает

Пятый день болезни. По-прежнему никакой еды. Снаружи палящий зной солнца. Внутри сильный жар лихорадки. Я лежал, привалившись к стене. Бутылки с водой были пустые. У меня почти не было сил, чтобы добраться до кустов. Я хотел обернуть себя в туман, как это делал Миларепа. Теперь влажный туман, который окутывал меня, был кошмаром одинокой смерти в Кушинагаре у ступы кремации. Знаю ли я, подобно отцу, что осознавание не умирает? Достаточно ли глубоко мое понимание, чтобы на него можно было положиться? Распознаю ли я свой подлинный ум в момент смерти или, пораженный светом, впаду в беспамятство? Если я продолжу практиковать, что может пойти не так? Но я практиковал только в этом теле. Отец объяснял мне: пока мы остаемся в нашем теле, даже самое яркое переживание сияющей пустотности будет затемнено концептуальным умом.

В притупленности ума, привязанного к больному телу, обращение к учениям по бардо стало необходимостью. Стало совершенно ясно: когда переживание ясного света явит себя, большинство из нас упустит этот момент. Тренировка в распознавании природы нашего ума знакомит нас с ясным светом ребенка, и именно это знакомство позволяет нам приблизиться к концу наших тел без страха и ужаса. Но если у вас не было ранее проблесков переживания пустотности, тогда уму, привыкшему к концептуальному мышлению, будет очень трудно внезапно объять ее. Пользу приносит только распознавание, а не само событие. С распознаванием мы обретаем бессмертие.

Если я упущу возможность полностью пробудиться и в бардо умирания, и в бардо дхарматы, интересно, с чем я столкнусь в бардо становления? Я почти уверен, что именно это имел в виду мой брат-монах, когда говорил, что он готов.

Едва ли я мог лучше подготовиться к этому промежуточному состоянию, чем сделал это за последние пару недель. Но весь мой опыт пребывания между одной жизнью и другой – между состояниями ума, между физическими местоположениями, между тем, что у меня есть дом и нет дома, между тем, что я никогда не был один, и тем, что я теперь совсем один, – все эти резкие переходы происходили в рамках этого тела. Ум промежуточного состояния был привязан к этой материальной форме. В бардо становления у него не будет основы в виде грубого физического тела. Сосуд исчезнет. Останется только ментальное тело, форма, сотканная из света, которая будет постепенно становиться все более похожей на то, какой она была до смерти.