Навстречу рассвету

Места эти интересны не только красотами природы. Шаман — словно пограничный столб между севером и югом. Здесь, к примеру, находится самая южная колония тундровой куропатки, на местных ягельниках кормятся северные олени. И здесь же самая северная граница распространения благородного оленя, кабана, гималайского медведя. В зарослях гигантских трав, местами с головой скрывающих человека, здесь встречаются северные виды растений с южными.

К северу от горного массива протянулась Удыль-Кизинская низменность — страна тысячи озер, как называют ее местные жители. А у подножия Шамана разлеглось озеро Большое Кизи, и по сей день не перестающее удивлять исследователей Приамурья. Дело в том, что Амур соединяется с озером судоходными протоками. А по озеру можно доплыть почти до самого Татарского пролива. Озеро совсем, немного не доходит до моря. Казалось бы, природой именно здесь определен для Амура выход к морю. Но могучая река поворачивает от Софийска на север и еще добрых четыреста километров течет параллельно морскому берегу, раздвигая сопки, прогрызая по пути хребет Чаятын, который раз в пятнадцать выше перемычки, отделяющей озеро Кизи от Татарского пролива. Такой необычный пример сближения реки с морем, как отмечал еще в середине прошлого столетия П. П. Семенов-Тян-Шанский, не встречается ни в каком другом пункте земного шара.

Чаятын я увидел только утром у села Богородское, того самого, где надеялся вновь встретить мою попутчицу Элю. Село оказалось неожиданно большим, раскинувшим тихие улицы по пологому склону. Дебаркадер, песчаная отмель, бетонные блоки, приготовленные, должно быть, для укрепления берега, серые рубленые избы на высоких свайных фундаментах, серые дороги, сбегающие по склону… Когда отплыли, я увидел среди рощиц на возвышенности еще много больших кирпичных домов и окончательно понял наивность своей надежды за двадцать минут стоянки разыскать здесь Элю.

Долина за Богородским быстро сужалась. Еще немного — и могучая река неслась уже по ущелью, не превышающему по ширине километра. Новый поворот русла — и снова Амур вырвался на простор. Но еще долго было видно позади эту щель, пропиленную рекой.

Затем была остановка в селе с необычным для этих мест названием — Сусанино, затем в Воскресенском, затем в Тыре. За Тыром — небольшой остров, за островом — устье Амгуни. В начале пути была Аргунь, теперь — Амгунь. Затем на склоне показалось еще село. Ряды серых домов стояли красиво и ровно, словно на театральной декорации. Заборы на косогоре, косые лестницы, змейками вползавшие на кручу. И рядом утес: темные скалы обрывались в Амур.

Пассажиры, толпившиеся на просохшей после ночного дождя палубе, с жаром обсуждали достопримечательности, говорили, что в этих местах Амур самый глубокий, что тут будто бы есть даже восьмидесятиметровые глубины.

Потом теплоход причалил у села с совсем уж необычным названием — Тахта. Россыпь домов в узком распадке, склады на берегу под скалой, шумная толпа пестро одетых людей на железной барже-пристани. Минутная стоянка, громкие возгласы радости встречающих и еще более громкие, неестественно бодрые крики расстающихся. Теплоход отвалил, пошел вниз, набирая скорость. И вдруг истошный тройной гудок рванул нервы. Какой-то шумок на мостике, топот по трапу, испуганный крик:

— Человек за бортом!

Вслед за всеми я кинулся к другому борту, увидел в волнах человека в оранжево-грязной рыбацкой куртке. Непромокаемая куртка надулась пузырем и держала его на поверхности. Сверху упал спасательный круг, едва не угодив рыбаку по голове. И уже неслись к нему неизвестно откуда взявшиеся катер и две моторные лодки.

— Упал, что ли? — горячо обсуждали пассажиры.

— Видать сам на теплоход наехал. Вон его лодка плавает перевернутая…

В общем жизнь на судне шла своим чередом, с радостями, с приключениями, с печалью воспоминаний, восторгами любви, с умиротворенностью пассажиров, отсыпавшихся в дороге, и с неусыпным нервным трудом речников. Все было, как повсюду в нашей стране, — в городах, в поселках, на пароходах-теплоходах. И совсем не чувствовалось, что находишься ты на самом краю Азиатского материка, на самом-самом дальнем нашем Востоке.

А потом показались на берегу огромные штабеля бревен и добрый десяток стоявших на серой глади Амура крупных океанских лесовозов под японским флагом. Это был порт Маго, находившийся уже в Николаевском районе, последнем на моем пути.

ВЕТЕР С МОРЯ

Глядя на огромные корабли в порту Маго, еще раз подивился я странному заблуждению, повсеместно распространенному до середины прошлого века, будто Амур недоступен для морских судов. Наш пассажирский речной теплоход «Г. Невельской» был в два раза шире, почти в три раза длиннее и, конечно, неизмеримо тяжелее «Байкала», на котором Геннадий Иванович Невельской, совершив кругосветное плавание, пытался исследовать устье Амура.

Я смотрел на толчею японских судов и вспоминал малоизвестную страницу отечественной истории.