Навстречу рассвету

В феврале 1853 года с зимней почтой Невельской ждал очередного строгого разноса за самоуправство. Но вместо этого пришло известие о неожиданном интересе, проявленном царем к его изысканиям. Невельской не знал, что дело было вовсе не в его упорстве. Просто царь усомнился в правоте своего министра иностранных дел. Три года «шальной капитан» хозяйничал на Амуре, а южных соседей это словно и не касалось. Так могло быть только в том случае, если эти территории не входят в сферу китайского влияния. К тому же до Петербурга дошли известия о необычном внимании американцев к берегам Татарского пролива. Две эскадры в четырнадцать вымпелов собирались войти в дальневосточные воды и занять бухты под торговые фактории и станции для своих китобойных судов, число которых в Охотском море достигло уже двухсот.

Американцы не успели. В середине марта 1853 года Бошняк поднял русский военный флаг в бухте Де-Кастри. В середине мая он открыл один из превосходнейших и обширнейших заливов мира — Императорскую гавань (ныне — Советская гавань, конечный пункт Байкало-Амурской магистрали). Капитану встретившегося ему иностранного судна Бошняк передал объявление, написанное на нескольких языках, что все эти берега вплоть до корейской границы, а также остров Сахалин (исследованный Бошняком за год до этого) принадлежат России. Такие же объявления он передал местным жителям, для того чтобы они предъявляли бумагу в случае, если иностранные суда войдут в эти воды.

«Заявочные столбы» были поставлены как раз вовремя: близилась война Англии, Франции и Турции против России, которая, хоть и называлась Крымской, но самым непосредственным образом коснулась и этих мест. Во время войны русские корабли смогли уйти от преследовавших их англичан на север Татарского пролива. Это был единственный случай, когда официальное недоверие к открытиям Невельского принесло пользу: оповещенные своими петербургскими агентами, англичане по-прежнему считали, что из Татарского пролива на север выхода нет.

Летом 1853 года Невельской был награжден орденом Анны 2-й степени, а через год произведен в контр-адмиралы. Казалось бы, полный триумф и теперь только работать и работать. Но неожиданно для Невельского он был отстранен от дел. «Неистовый», слишком самостоятельный человек в новых условиях уже не устраивал Муравьева. Участие в амурских делах стало модным, к ним было приковано внимание Петербурга. А сладкий пирог славы Муравьев ни с кем не хотел делить…

Как часто заблуждаются власть имущие, волей случая приставленные к славному делу, рассчитывая на забывчивость истории. Муравьеву, а не Невельскому достались официальные лавры, он даже был возведен в графское достоинство с титулом Амурский. Но история, воздав ему должное за настойчивость, все-таки отдала славу Невельскому. «Это был энергичный, горячего темперамента человек, образованный, самоотверженный, гуманный, до мозга костей проникнутый идеей, преданный ей фанатически, чистый нравственно», — с любовью писал о Невельском А. И Чехов.

И еще хочется привести одну цитату того же чуткого на нравственную чистоту Антона Павловича. Это Чехов писал о другом русском подвижнике, чья мечта о путешествиях зародилась здесь же, на Амуре, в основанном Невельским городе Николаевске. Имя этого человека — Николай Михайлович Пржевальский.

Всякое время нуждается в подвижниках. Потому, наверное, такими нестареющими показались мне слова Чехова: «…подвижники нужны, как солнце. Составляя самый поэтичный и жизнерадостный элемент общества, они возбуждают, утешают и облагораживают. Их личности — это живые документы, указывающие обществу, что кроме людей, ведущих спор об оптимизме и песси-мизмо, пишущих от скуки неважные повести, ненужные проекты и дешевые диссертации, развратничающих во имя отрицания жизни и лгущих ради куска хлеба… есть еще люди иного порядка, люди подвига, веры и ясно осознанной цели».

Когда я вышел на палубу «Г. Невельского», ночь все так же сыпала мелкими слезами дождя. Но уже светлело небо, и на восточной стороне его вырисовывались не то тучи, не то горы.

— К Софийску подходим, — крикнул пробегавший мимо матрос.

И я понял, что это и впрямь горы. Знаменитый горный массив Шаман. Вспомнил, как поэтично описывал эти места хабаровский ученый А. П. Нечаев: «…ранним летним утром на фоне загорающейся зари… его нижняя часть еще кутается в покрывало из серого тумана. В воздухе парит двуглавая вершина; из глубоких трещин, будто из жерла вулканов, поднимаются клубы словно бы белой ваты. Сквозь них видно, как возникают и исчезают пятна темного леса, разноцветных скал или пестрых осыпей каменных развалов…

Перед дождливой погодой Шаман нахлобучивает мохнатую папаху из рваных туч, долго хмурится, притягивая плывущие — мимо облачка. Вскоре плотное покрывало целиком скрывает каменную громаду. Еще немного — и от массива во все стороны отплывают армады низких черных туч. От них до земли, словно гигантские сети, протянулись косые драпировки ливней».