Назови меня своим именем

Никогда прежде я не считал минуты до конца ужина, однако сегодня он был омрачен мыслями о том, что ночью у меня будет гораздо больше общего с Дюпоном и Дюпонном, чем с собственными родителями или с кем-либо еще из моего окружения.

Я взглянул на мужчин, размышляя, кто у них в паре сверху, а кто снизу, – кто Траляля, а кто Труляля[64].

Было почти одиннадцать вечера, когда я объявил, что отправляюсь спать, и пожелал родителям и гостям спокойной ночи.

– А как же Марция? – поинтересовался отец с присущим ему блеском в глазах.

Завтра, ответил я.

Я хотел побыть один. Душ. Книга. Возможно, дневник. Сосредоточиться на полночном свидании – и в то же время отвлечься от него всеми возможными способами.

По пути наверх я попытался представить, как спускаюсь по этой самой лестнице утром следующего дня. Возможно, я буду уже кем-то другим. Понравится ли мне этот кто-то, кого я еще не знаю, и кто, возможно, не захочет даже здороваться со мной после всего, что я с ним сделал? Или я останусь прежним, столь же полным сомнений, как сейчас?

А может, не произойдет ничего. Может, он откажется, и даже если никто ничего не узнает, я все равно буду унижен. Ведь знает он, знаю я.

Но унижение меня мало волновало. После стольких недель томлений, ожиданий и, давайте начистоту, вымаливаний – когда он дарил мне надежду, а я за эту надежду сражался, – после всего этого я был бы просто уничтожен. Как уснуть после такого? Вернуться в свою комнату, через силу открыть книгу и провалиться в сон?

А как уснуть, если ты больше не девственник? Этого уж точно не изменишь. Чувство, так долго одолевавшее меня, качаясь на волнах неопределенности в море моего утомленного разума, теперь будет выброшено на берег, в реальный мир.

Я ощущал себя так, будто зашел в тату-салон и в последний раз оглядывал свою оголенную, еще не тронутую краской руку.

Следует ли прийти вовремя?

Прийти вовремя и воскликнуть: «Ура-а-а! Полночь наступила!»

Вскоре с улицы послышались голоса наших американских гостей. Они стояли перед домом – вероятно, дожидаясь адъюнкт-профессора, который должен был подбросить их до гостиницы. Профессор, по всей видимости, не торопился, поэтому американцы просто болтали, и один из них то и дело посмеивался.

Наступила полночь, но комната Оливера хранила гробовую тишину. Неужели он снова обо мне позабыл? Нет, это уж слишком. Я не слышал, чтобы он возвращался. Значит, сразу зайдет прямиком ко мне в спальню. Или мне пойти к нему?

Только не ждать – ожидание невыносимо.

Пойду все-таки сам.

Я ступил на балкон и глянул в окно его спальни. Темнота. Все равно лучше постучать.

Или подождать… Или не заходить вовсе…

Не заходить – эта мысль вдруг блеснула в сознании, словно самое сокровенное мое желание. Она тянула меня за собой, тянула ласково, будто ночной гость, который сначала зовет по имени, а затем уже тянет за плечо.

Она всячески пыталась отговорить меня стучать в его окно. Она обволакивала меня, как вода – витрину цветочного магазина; как прохладный успокаивающий лосьон после душа и целого дня на солнце – когда наслаждаешься теплом, но бальзамом – больше; она парализовала сперва конечности, а потом и все тело; приводила всяческие доводы, начиная с самых нелепых: «Сегодня уже слишком поздно!» – и заканчивая серьезными: «Как ты посмотришь в лицо людям? А самому себе?»

И почему я не подумал об этом раньше? Потому что хотел отложить доводы рассудка на потом, хотел как следует ими насладиться? Или надеялся, что встречные доводы родятся в уме сами собой, без малейшего старания с моей стороны, – ведь тогда мне не придется винить за них себя?

«Не стоит, Элио, не стоит даже пробовать», – это был голос моего дедушки. Он говорил со мной, своим тезкой, из той самой постели, где однажды переступил черту гораздо страшнее той, что пролегала между нашими с Оливером спальнями. «Уходи. В той комнате тебя не ждет ничего хорошего… Никаких открытий – лишь приступ отчаяния и разочарования, которое изведет каждый до боли натянутый нерв в твоем теле. Само время теперь наблюдает за тобой, звезды на небе знают о твоих муках, а предки собрались и ждут, но им нечего сказать или дать тебе… Non с’andà, не ходи туда».