— Он играл в клубе? — Чимин тогда всерьёз удивился, протирая последние столики в зале. — Так вот о ком говорил уборщик…
— Мин Юнги? — Хосок вышел, чтобы помочь. — У них с Тэхёном интрижка, насколько я знаю.
— Пусть, — выдохнул Чимин. — Какая мне разница?
— Ты говорил, что слышал, как Тэхён ругался с профессором? Можно копнуть яму.
— Какой толк? Все уже поверили в то, во что им хотелось. Прости, но не вижу смысла писать против ветра. Чем проще я к этому отнесусь, тем лучше, — Чимин снял фартук и перчатки. — Теперь зато приходится угадывать, над чем больше потешаются, над моим весом или тем, что я гей, сгорающий в муках неразделённой любви. Хотя, вкупе это целая бомба.
Он уныло хохотнул, но Хосок даже не улыбнулся. Чимин надевал сто слоёв безразличия, а ночами ревел в три ручья, как пить дать.
— А если серьёзно? — Хосок подступил ближе.
И Чимин не осмелился поднять взгляд. Вопрос на понятную тему ребром. Сердце его ухнуло.
— Не знаю, — рассеянно ответил он.
И Хосок тоже не знал. Он представил, как бы на нём отразилась такая весть. Действительно ли его так это заботило: достанься чувства Чимина тому же Тэхёну, который Хосоку был противен с самого начала. И не зря.
Нет, Чимин не рыдал в три ручья. Потому что успокоился и отвлёкся рисованием. Хосок заметил альбом на столе.
— Неплохо, — похвалил он.
— Баловство, — Чимин сел на кровать.
— Как ты? — Хосок примостился рядом.
— Помаленьку. К сессии готовлюсь.
— Молодцом.
Вдруг в дверь протиснулся папа, с присвистом поставил поднос с чаем и, на выходе кивнув на Хосока, поднял два больших пальца вверх.
Чимин заулыбался. Хосок обернулся, но никого не застал.
— Я тут с долгами Сонхи почти разобрался, так что бои мне урезали. И я подумал, что мы можем выкроить времечко и начать танцевать… Если, конечно, ты всё ещё хочешь.
Он наконец-то оживился, восторженно вздохнул.
— Ты будешь меня учить? — Чимин подал чашку Хосоку, и тот кивнул.
— По возможности. Если что, другие ребята тоже на подхвате. Один не останешься.
Обрадовать Чимина стоило. Но потух он довольно быстро, переключившись на размышления, не уходящие из головы. Он думал о Тэхёне. И не знал, как к нему относиться. То ли поверить в легенду и перестать убиваться желанием мести, то ли презирать и вынашивать план о разоблачении.
Хосок понимал, что бесследно такие истории не стираются, но…
— Не марайся о таких, как Тэхён, Чим, — он закинул руку ему на плечо. — Оно того не стоит. Ты и так утрёшь ему нос.
Чим повернул голову, и лицо Хосока отдавало теплом дыхания - так близко он придвинулся. Он впал в оцепенение.
— Ты не мог бы…
И попытался отодвинуться. Не удалось. Хосок смог совсем другое. Он мягко обхватил его голову и нежно поцеловал в лоб, затем обнял Чимина и заверил, что всё наладится. Чимин готов был яро отрицать, потому что ему показалось, будто он умирал, и душа его возносилась к небесам.
***
Юнги выглядел примятым и изношенным. Намджун сообразил, что лучше всего их встрече подойдёт бутылка «Хеннесси», кинул льда в бокалы, разлил и сел в кресло напротив. Восьмиугольная хрустальная пепельница возникла в центре стола.
Их скромный мужской вечер, пахнущий одеколоном и горечью. На столе несколько пачек банкнот.
— Половину проебал, — сокрушился Юнги, полюбовно глядя на деньги. — Как так?
— Люди предсказуемы. А ты веришь в Тэхёна потому, что спишь с ним. Или признайся уже, что любишь его.
— Не люблю, — рыкнул Юнги.
— Лжёшь.
— Тебе откуда знать?
— А не любил бы, даже не принял бы ставку.
— Ты давал хороший процент, — взвыл Юнги.
— Знаешь, в чём твоя проблема? — Намджун подался вперед и взял сигарету. — Ты всегда можешь отказаться. Но не отказываешься. Как от хорошего, так и от плохого. Веришь в то, что пойдёт по-твоему. Шальная самооценка.
— Твоя правда, — Юнги поднял бокал. — Выпьем?
— За наше проклятье - быть живыми.
Освободился Юнги поздно. Чуть пошатываясь от лишнего алкоголя, побрёл к лифту. Двери распахнулись. Монохромная драма.
— О, ты же вроде на работе должен быть? Прогуливаешь, значит, — он вошёл внутрь и искоса взглянул на спутника. — Не будешь выходить? Покатаемся? Уи-и~…
Кнопка первого этажа. Двадцать девять пролётов вниз. Чонгук внимательно следил за действиями Юнги, за тем, как он сползал и подтягивался, прилично набравшись. Он магнитил, скрипел на зубах, как песок, выворачивал зигзаги в животе.
Не выдержав, Чонгук подхватил его между тринадцатым и четырнадцатым этажами и подхватил сильнее, чем рассчитывал. Накололся на пузырь прошлого, который волочил с собой. И ненамеренно дерзко вписался в мягкие податливые губы, надорвал плёнку табу, обдав чужое бедро горячей ладонью. Юнги застонал, беспомощно всплеснув руками по груди, наконец прикусил ему язык и оторвался, возбужденно держа на расстоянии.
— Прекращай. Хватит. Ноу-ноу-ноу…
Чонгук такой же дикий, как и тогда. Он цербер. Он хотел служить одному господину и заговорить с ним однажды. Взгляд немого опасен. У Юнги закружилась голова, но добраться он обязан без посторонней помощи.
— Возвращайся туда, куда тебя послали, — Юнги погладил его по голове. — И защищай того, кого вверили.