Не бойся темноты

– Запахи, – вещает Павел тоном учителя, – это самое глубокое и древнее. Механизм пришёл к нам от животных. Опасность, тепло, племя. Именно запах воспринимается нами быстрее, чем всё остальное. Вы ещё не увидели, что чувствует человек, но уже прочли его эмоцию.

– Можно ощутить даже… ну, скажем, хорошее настроение?

– Конечно. Запахи ассоциируются у нас с событиями, которые вызывают определенные эмоции. Например, запах оливье на Новый год поднимает торжественность момента. Эмоциональная память, связанная с запахом, сохраняется очень долго.

– Так вот почему у большинства людей оливье – любимый салат!

– Да, потому что у большинства людей Новый год – любимый праздник.

– Или мандарины. Тоже Новый год!

– Тут неоднозначно. Если тянет на запахи цитрусовых, то организм находится в состоянии стресса.

– Удивительно. А запах ванили?

– Компенсирует ощущение одиночества, – объясняют наперебой Ева и Павел.

– А корица? – не унимаюсь я.

– Она символизирует эмоциональное тепло.

Со временем мы вместе находим способ, каким я могу их отблагодарить за помощь. Не помню, кто первый замечает, но к ним обоим приходит понимание – я невероятно остро ощущаю ароматы.

– Чем для вас пахнут слёзы, Мишель?

– Какие, Павел? Слёзы радости или слёзы горя?

– Мишель, вы уверены, что у них разный аромат?

– Абсолютно, Павел!

– Хорошо! Чем пахнут слёзы радости?

– Шампанским и бенгальскими огнями, которые с шипением падают в него и тонут. Аромат резкий, сладкий, будоражащий, и он ударяет в голову.

– А слёзы печали?

– Какой-то мокрой травой. Полынью? Да, полынью, поржавевшей и прелой полынью. От этого аромата подкатывает к горлу то ли тошнота, то ли комок.

– А чем пахнет опасность?

– Солоновато-сладкий привкус. Вкус крови. Головокружительный, мрачный и тяжёлый.

– А спокойствие?

– Яблоками.

И снова разговоры. Разговоры. Находки. Открытия.

– Мишель, – восклицает однажды парфюмер, – вы так здорово чувствуете! Я потрясён. Грани, оттенки, ассоциации. Ароматы открываются вам, как звуки, как вкусы, как миражи, как цвета. Восхитительно. Наверное, потому, что вы художник? Давайте вместе будем создавать уникальное. Нишевое.

Для меня, видящей с детства одним глазом, ароматы всегда играли особую роль, но теперь, когда я совсем плохо вижу на оба глаза, обоняние усилилось многократно. Да, я не ослепла на сто процентов. Но главного для любого взрослого человека не могу – читать и писать. Чёткости нет. Я смотрю на мир словно сквозь белую завесу. Не такую, как из органзы, а такую, как из очень плотной вуали. Очень плотной, пахнущей прелой перележавшей тканью.

Глава 42. Кирилл

***

В питерском кафе из посетителей я одна. Диктора вечерних новостей, вещающую про события в майском Париже с настенной телевизионной панели, звук открывающейся тяжёлой входной двери не перебивает уже давно.

– Может, к круассанам ещё кофейку? – проявляет заботу, протирая кружечки за стойкой, местный бариста.

– Да, давайте. Ничего, если я ещё задержусь?

– Сидите, сидите, мы ещё два часа работаем.

Диктор замолкает, словно испугавшись внезапного «динь-динь-динь». В помещение заваливаются несколько припозднившихся кофеманов, но мне некогда разглядывать, и меня они не смущают. Рисую эскизы, разложив листы прямо на круглом столе. Как я люблю – высунув язык, ломая круассан, сёрбая крепким и невкусным американо, разбрасывая вокруг себя крошки и окрашивая цветными кляксами рукава и стол.

– Это просто неприлично!

От неожиданности круассан встает у меня посреди горла, а глоток напитка стремительно вырывается обратно. Над моими эскизами нависает полосатый свитер и незнакомый, высокий, избыточно красивый мужчина, помещённый внутри него. Закашливаюсь.

– Что именно? Пачкать стол краской или так много работать?

– Есть круассаны вечером!

– Могу ответить тем же. Это просто неприлично – пугать людей и, не зная девушку, говорить гадости о её фигуре.

– Во-первых, твоей фигуре я хотел, наоборот, сделать комплимент. Во-вторых, это просто неприлично – есть круассаны в Санкт-Петербурге. Сыр нужно есть в Швейцарии. Када – в Грузии. Вино пить в Италии. Круассаны нужно есть в Париже. В-третьих, я тебя знаю. Ты мне приснилась сегодня. Мы вместе завтракали на балконе в Париже, и ты испачкала халат, когда ела пашот. Пришлось застирывать. Я даже помню твоё имя.

– Теперь понимаю, почему мы сразу на «ты». Тогда мне не нужно представляться, ты же знаешь, как меня зовут?

– У тебя самое красивое на свете имя, оно точь-в-точь как ты.

– Банально как-то, ну ладно. Я так понимаю – приглашаешь?

– Глупо упускать лучшее время. Летим через десять дней.

– Куда?

– Странно, ты спросила «куда», но не спросила, как меня зовут.

– А мне неважно твоё имя. Важно, что ты меня нашёл.

Через десять дней мы, уже бесстыдно обнимающиеся, пробираемся сквозь «гутен морген», «бонжур», «здравствуйте» и лепет сотен неизвестных языков и наречий. Кофе в картонном стаканчике постоянно выплёскивается и обжигает. Круассаны ломаются. Туристы толкаются, чтобы сделать фотографии. И моя многолетняя диета летит к чертям.