Не бойся темноты

Мы оба смеемся – искренне, громко.

– Шутка, конечно. Но если серьёзно, Кирилл, хочу попасть на будущий спектакль. И не как ваш психолог, а как театрал. Могу надеяться на пригласительный?

– Лучшее место вам гарантирую, – тороплюсь заверить своего психолога.

Встаю с кушетки, на которой, как оказалось, провёл почти полгода, и с лёгкостью покидаю кабинет с табличкой: «Ольга Витальевна Прохорова. Психолог».

Больше не вернусь ни в её кабинет, ни в город. Заезжаю в квартиру, спешно бросаю в чемодан самые важные вещи: плащ, безразмерную кофту с сердцем на спине, диктофон, аромалампу с кривоватой крышкой, нашу последнюю совместную парижскую фотографию в винтажной рамочке от Сары, ультрабук. По дороге заворачиваю в зоомагазин и спешу в наш заброшенный дачный домик.

Больше не хочу заглядывать в чужие окна.

Больше не хочу рассматривать незнакомые пары.

И тут вспоминаю своё обещание прислать пригласительный – и момент в моём сценарии с карасём по имени Ольга Витальевна.

Представляю глаза психолога, и смех застигает меня врасплох на заднем сидении такси.

Откидываю голову, позволяя настроению пройтись по всему позвоночнику. Таксист оглядывается, скалится в ответ, и машина останавливается у невысокого забора.

Глава 50

В посёлке безлюдно. Такая земная дневная тишина. Словно здесь и нет человека вовсе. Слушаю ветер и урчание причмокивающего моими гостинцами незнакомого кота.

– Что, мохнатый, повезло тебе? Теперь у тебя есть имя и дом. Ну пошли, и готовься к помывке и процедурам.

Мой задушевный разговор с бездомным хвостатым бесцеремонно прерывает подбежавший запыхавшийся сосед.

– Кира, – он срывается на крик: – Кира! Кому сказал, фу, фу, не жри ничего на улице! Фу, сколько можно говорить!

– Физкульт-привет! Что, Стас, всё бегаешь?

– Всё догоняю! Привет, сосед. С этой моей дамой, – он пытается отдышаться и кивает в сторону удаляющейся собаки, – ходить пешком не приходится.

– Старушка стала совсем неуправляемая?

– Кира-то? Ага. Что молодая, что старая, но сучка – она и есть сучка. Кобель выскочил, и она за ним. А ты, смотрю, в кошатники записался?

– Похоже, записался.

– Чего-то подранный какой-то. Бездомный, что ли?

– Теперь домашний. Матраскин зовут.

– Прикольное имя, сам придумал? А, ну да, конечно, сам, – он похлопывает меня по плечу. – Ты ж у нас кто там, дай Бог памяти… Сценарист?.. Кира, фу! Всё, сосед, потом поболтаем, – Стас срывается с места, и его «фу, фу, Кира!» тает вместе с ним, снова догоняющим лупоглазую чихуахуа.

Намеренно долго нащупываю в кармане рюкзака ключ. Что там, в доме?

Двор вычищен. Декоративный прудик зарос травой. Он высох и смотрит в небо пустой глазницей. На скрипящих, рассохшихся ступенях, ведущих через веранду к двери, меня догоняет хромой старый кот.

– Имя тебе – Матраскин. Запомни. Ну, давай заселяйся. С тобой будет не так тоскливо.

Кот, навострив уши, словно понимая, сигает через веранду и оказывается у двери первым. Потом переступает порог и входит так уверенно, словно всегда тут жил или точно бывал.

Мне ничего не остаётся, как сделать шаг вслед за ним. Вхожу в узкий коридор с ярким цветным ковриком на полу.

Здесь всё по-старому. Что за тревожные стуки? А, это же моё сердце.

В доме чисто, предметы аккуратно расставлены. Два кресла-качалки, твоё и моё любимые, стоят ровно на тех местах, где мы всегда их ставили – напротив друг друга. На мою качалку с чувством абсолютного и безраздельного хозяина вскакивает новый четвероногий обитатель. Довольно зевнув, он прокручивается вокруг хвоста и укладывается калачиком. Бросаю рядом сумку и рюкзак и возвращаюсь к входной двери.

Сейчас я смотрю на неё, как на портал в другое измерение. В то измерение, где мы не отправились в путешествие на остров, не взяли напрокат мотоцикл, не поехали в дождь и ночь… В то измерение, где ты осталась жива и ждёшь меня в этих самых стенах, покачиваясь у камина.

А в этом измерении, в этой реальности я чуть не убил сам себя от горя после того, как врач произнес: «Извините, но сделали всё, что могли. Такие травмы летальны». Месяц я лежал, не желая признавать случившееся. Месяц искал психолога. И полгода ходил на приём к самому лучшему, которого нашли друзья.

Смотрю на дверь, как на портал в другое измерение. Я хотел бы, но не способен ни телепортироваться, ни исчезнуть.

Тебя больше нет, но теперь я точно смогу с этим жить.

Жить ради памяти.

Трогаю потрескавшиеся красные буквы на входной двери.

Пальцы, подёргиваясь, проходят по:

“Свет выключила!”.

Соскальзывают и осторожно трут:

“Вещи разложила! Двери закрыла!”.

И надолго задерживаются, кружась, на самом главном:

“Люблю всегда! Твоя Мышь”.

Дверь внезапно открывается, чуть не хлопнув меня по носу. Едва успеваю увернуться. На меня налетает высокая корпулентная женщина.

– О, горный мой Бог! Ты, Кирилл! Я уж напугалась, когда увидела, что калитка открыта. Думала, вай-вай, воры! Что ж ты не предупредил, что в дом приедешь? Рузанна чуть сердца не лишилась.

– Рузанна! – эта громогласная женщина, как всегда, вовремя. Заключаю её, смутившуюся от неожиданности, в объятия.