Не было бы счастья

— Что, на этот раз решили сперва постучаться? — сдавленно поинтересовалась я у мужчины, который под моим тяжелым и не самым добрым взглядом поежился, словно желая стать как можно меньше и незаметней.

— Мне действительно неловко беспокоить вас в такое позднее время, — начал виноватым тоном Грейсток, — но иного выхода для меня, похоже, не осталось…

Что же, хотя бы начало интригующее, а граф не пытается приставать или заниматься другими омерзительными вещами.

— Могу я войти, мисс Лэйк? — спросил разрешения Лоуэлл, и эта вежливость и церемонность… черт возьми, они подкупали! Теперь я начала понимать смысл хороших манер: иногда они действовали на людей просто гипнотически.

— Входите, милорд, — отступила я в сторону, давая Грейстоку возможность войти.

Оставалось только надеяться, что не совершаю непоправимой ошибки. Сразу вспомнилось, что у графа магический коэффициент двести три, и этот задохлик, может, и не способен угрожать моей женской чести, однако вполне в состоянии распылить меня на молекулы. И черта с два потом кто докажет.

— Благодарю вас, мисс Лэйк.

Я скривилась и тут же бросилась включать свет. Пусть мой страх перед этим человеком и стал не таким сильным, однако оставаться ночью в темноте рядом с кем-то настолько бледным, костлявым и жутким до сих пор не казалось мне такой уж хорошей идеей. Конечно, свет магической лампы вряд ли можно назвать такой уж хорошей защитой в случае реальной опасности, но древний примат, часть которого до сих пор существует в любом человеке, в темноте находиться категорически не желал.

— Ой, да не за что, — ядовито протянула я, осознавая, что дневное дружелюбие по отношению к Грейстоку сейчас, ночью, когда мы с этим человеком остались один на один, как-то пропало.

Оно и не удивительно: когда солнце заходит за горизонт, поневоле начинаешь ожидать чего-то опасного, недоброго, особенно если находишься в месте вроде Корбина, далеко от цивилизации, полиции… Да вообще от какой бы то ни было помощи!

Грейсток скользнул в мою комнату беззвучно, как одна из теней, которых в коридорах его замка было куда больше, чем живых обитателей.

— А что же без чая и конфет? — не сумела в итоге я удержать язык на привязи.

Грейсток замер посреди комнаты и бросил на меня странный нечитаемый взгляд исподлобья.

— Сарказм — это низшая форма юмора, — тихо проинформировал он, потом вздохнул и добавил: — Но высшая форма мышления.

Почему-то вот так, одной фразой, Джаред Лоуэлл, граф Грейсток, подозреваю, сам того не желая, указал мне на мое место, а заодно дал понять, какое место занимает он сам. У меня не хватило эрудиции понять, кого же процитировал только что мужчина, а это несомненно была именно цитата, причем наверняка из классики. У меня хватало и ума, и воспитания понимать, что, когда человек вворачивает что-то такое, высокопарно-заумное, причина вовсе не в попытке ткнуть собеседника лицом в грязь, но все равно ощутила я именно это.

— На самом деле, я бы тоже предпочел, чтобы мы поговорили с вами сейчас за чашкой чая, мисс Лэйк, — обронил Грейсток, не сводя с меня взгляда. — Но вы могли меня неверно понять. К сожалению, современная массовая культура сделала выражение «зайти на чай» крайне двусмысленным эвфемизмом…

Как не засмеялась — уму непостижимо. Почему-то с самого начала знакомства с Джаредом Лоуэллом казалось, он живет в каком-то ином слое реальности, где современные шутки, двусмысленности просто не существуют. Видимо, то ли переоценила Грейстока, то ли недооценила.

Граф стоял как столб, и я только спустя пару неловких минут сообразила, что он не сядет до тех пор, пока я не предложу. Даже при условии, что пусть комнату временно занимаю я, в целом-то эта комната находится в замке, который принадлежит самом Грейстоку.

— Садитесь, милорд, — поспешно выпалила я, подозревая, что держать на ногах человека с его здоровьем — это откровенный садизм.

— Благодарю вас, — ответил церемонно ответил граф и только после моих слов позволил себе опуститься в одно из кресел.

При искусственном освещении линии его лица казались еще более резкими, острыми, но при этом и странно гармоничными. Этакий идеальный герой романа эпохи романтизма — одинокий, непонятный, бесконечно больной. Впрочем, в те времена в моде был туберкулез, который, по мнению обывателей, придавал своим жертвам этакое потустороннее очарование, а Грейсток, по моим наблюдениям, не кашлял вообще.

— Насколько я могу судить, у вас проблемы из-за незапланированной задержки, не так ли? — очень осторожно, постепенно подбирался к сути своего неурочного визита Лоуэлл.

Вопрос, кажется, совершенно невинный, однако общая формулировка заставила меня насторожиться. Ягодичные мышцы, место обитания интуиции, как-то сразу поджались от предчувствия грядущих проблем.

— Сомневаюсь, что в детективном агентстве средней руки с пониманием отнесутся к настолько затянувшейся командировке, — произнес Грейсток с полуулыбкой, и я поняла, что нервничала не зря.