Не доллар, чтобы всем нравиться

Я скрещиваю руки на груди:

– Ну ладно, а по-твоему, о чем эта история?

Лен подпирает подбородок ладонью.

– Любопытны напряженные отношения между братьями Ченг и их матерью. Уж это азиатские учащиеся Уиллоуби точно поймут.

Я смотрю на парковку возле церкви и прокручиваю все интервью в голове.

– Ну да, в этом есть драма. С подтекстом, ведь они считают, что именно из-за матери их отец не осуществил цель своей жизни.

– Да, я бы поговорил с ней, узнал бы, что она скажет. – Лен ухмыляется: – Ты ведь у нас феминистка, разве тебе не интересен этот конфликт?

– Конечно, – отвечаю я, – но не все конфликты становятся новостью. Например, моя мама тоже не хотела, чтобы папа открыл закусочную. У нее никто почему-то интервью не берет.

– А может, зря.

Я уже готова метнуть в него сердитый взгляд, но тут понимаю, что Лен не совсем шутит.

– И чем твой папа в итоге стал заниматься? – интересуется он.

– Он открыл-таки закусочную, но ненадолго. А потом она высосала из папы то, что он скопил за десять лет, быстрее, чем ты успеешь три раза сказать: «Закусочная «Великая стена».

– Так плохо, да?

– Ага. Но нельзя сказать, что это нечто необыкновенное и случилось только с нами. Закусочные закрываются. Иммигранты остаются без денег. После испытаний не всегда людей ждет триумф. Мой папа и сейчас работает в закусочной, только не в своей.

Минуту Лен молчит.

– Ты думаешь, что эта история не заслуживает внимания?

– Я просто говорю, что это не новость. – Я пытаюсь ускользнуть от внезапно нахлынувшей на Лена задумчивости, которая развернулась, как слишком теплое одеяло у меня на коленях. – Возьмем, к примеру, братьев Ченг и их мать – в чем суть этой истории?

Лен опять ложится на траву, размышляя над моим вопросом. В эту минуту слышно только песню RNB, слабо доносящуюся из «Братанов боба», и звуки изредка проезжающих мимо машин.

– Может, в том, насколько по-разному иммигранты понимают американскую мечту, – наконец говорит он. – А может, в том, что мужчины чаще, чем женщины, готовы рисковать и открывать свое дело.

Я наклоняюсь, чтобы получше разглядеть его лицо.

– Ты ведь сочиняешь на ходу, так ведь?

Он смеется:

– Ага.

Поднимается легкий бриз и щекочет мне лицо выбившимися прядками. Я тянусь к пучку, чтобы завязать его заново. Когда я снова смотрю вниз, Лен отводит взгляд.

Внезапно я совершенно не знаю, что сказать.

– Ладно, – соглашается он, садясь. – Можем написать насчет ограничений.

Он проводит пятерней по волосам, вынимая из них траву, – более широкое и свободное движение, чем его привычный жест.

– Ну, – говорю я, поднимая фотоаппарат, просто чтобы чем-то занять руки, – про американскую мечту тоже можно написать.

Я начинаю просматривать фотографии, которые сделал Лен. Здесь есть снимки посетителей, Иэна и Кевина, будки в кафе.

– Отличные фотки. – Мой голос выдает больше удивления, чем мне хотелось бы.

– Спасибо.

– Я не из вежливости говорю.

– Знаю. – Он опять смеется, поднимая плечо. – Мой папа всегда увлекался фотографией, вот он и научил меня пользоваться своим фотоаппаратом. Иногда дает мне с ним поиграться.

– Понятно.

Меня несколько раздражает, что и фотография ему тоже легко дается, что еще один талант ему достался от рождения.

Потом я добираюсь до снимка, на котором я сижу в будке. Волосы у меня ужасно растрепаны, но я почти улыбаюсь, как будто собираюсь сказать что-то остроумное. Очень странно, но я выгляжу… милой.

Я отматываю дальше назад и нахожу еще несколько своих портретов – в тот момент, когда Лен их делал, мне казалось, что он просто щелкает мимоходом. Но вот они, передо мной, живые и гармонично выстроенные снимки.

Тут я хмурю лоб, читая что-то в блокноте, а на фоне – размытая толпа посетителей. Тут я в обрамлении золотых и белых шариков оборачиваюсь, чтобы посмотреть на что-то за кадром.

Я опускаю фотоаппарат, прикидываясь, будто ничего не видела.

– Кажется, мне пора, – заявляю я, вставая.

14

На следующее утро я осознаю, что случилось ужасное.

– Где мой свитер? – спрашиваю я у Ким, роясь в куче одежды, которую я накануне свалила на стул.

– А я почем знаю? – Она причесывается. – Вот если бы ты…

– Ничего не говори. – Я выставляю вперед ладонь, чтобы она замолчала.

Обыскиваю всю квартиру, но свитер нигде не нахожу. Потом я вспоминаю. «Братаны боба». Будка. Может, я там его забыла? Я беру телефон, чтобы написать Лену, но вдруг вспоминаю его фотографии, и мой желудок делает странный кульбит.

Я стряхиваю с себя наваждение и пишу:

Ты не помнишь, когда мы ушли из «Братанов боба», я взяла с собой свитер?

Я не получаю ответа сразу, так что бросаю мобильник в рюкзак. Приходится надеть другой кардиган, который мне намного меньше нравится: он цвета овсянки и не такой просторный, а рукава не закрывают пальцы, сколько бы я ни пыталась оттянуть их вниз. Мама просто ликует.

– Вот видишь? – удовлетворенно говорит она. – Ты выглядишь намного симпатичнее!

Лен отвечает мне только тогда, когда я уже подхожу к двери редакции, и ответ его лаконичен:

Нет.