Не доллар, чтобы всем нравиться

– Он опять идет на поле, – сообщает напарник. – Ты готова снимать?

– Держи. – Я привстаю на цыпочки и надеваю ремень от фотоаппарата ему на шею. – Не хочу, чтобы из-за меня у «Горна» не было качественных снимков, как Джейсон Ли творит историю.

Я упираю руки в бока и, как и все зрители, сосредоточиваюсь на финальном поединке.

У Джейсона, как у многих великих бейсболистов (как мне сказали), полно суеверий, так что он повторяет всю последовательность движений перед тем, как принять стойку. Потом Уолнс с поразительной быстротой запускает мяч прямо к основной базе.

Но Джейсон, как и обещал Лен, не подкачал: он виртуозно взмахивает битой и снова отправляет маленькую сферу из кожи за границу поля. На этот раз ветер, то ли милостиво, то ли равнодушно несет мяч дальше, позволяет ему завершить положенную дугу и пролететь над забором.

Публика вскакивает с мест, и даже разочарованные крики теряются среди шквала ликования. Все, что я могу слышать, – это громовые аплодисменты. Луис, а потом Джейсон пробегают по периметру ромба и возвращаются к основной базе. Они победно машут толпе, как герои войны.

Лен гикает и хватает меня за плечи, крича:

– Он пробил!

Я тоже, против обыкновения, подпрыгиваю на месте, хлопаю и смеюсь, и только когда меня задевает объектив фотоаппарата, я соображаю, что происходит: я на бейсбольном матче, и у меня счастья полные штаны только от того, что кто-то пробил хоумран.

Я настолько сама себе поражаюсь, что почти не обращаю внимания на финал матча, а игра заканчивается, не успеваю я моргнуть. В конце девятого иннинга команде Харгис так и не удается отыграться, а это значит, что им каюк: мы победили.

Когда обе команды выстраиваются в ряд в центре поля для рукопожатия, Лен замечает мою молчаливость и по-свойски хлопает по спине.

– Хватит тебе, – говорит он, шагая к скамье запасных Уиллоуби. – Сейчас будет кое-что по твоей части.

– Что же?

– Будешь задавать вопросы.

Какое-то время мы беседуем с парнями, Лен позволяет мне вести большую часть интервью. Они шутят, а я ничего не понимаю, они вспоминают истории о том, что кто-то из них сделал в прошлые сезоны, и Лен много смеется. В уголках его глаз собираются такие морщинки, что мне кажется, его лицо не выдержит еще одной байки о выходках «в том матче против Академии святой Агаты прошлой весной».

Что до меня, то ко мне почти все относятся с уважением и учтивостью, и это прямо огорошивает. Не считая Адама (у которого, похоже, в этой компании роль человека, ляпающего не к месту), никто не делает намеков на всю эту историю с феминизмом. У меня такое чувство, что если бы незнакомец с трибун сейчас выкрикнул что-то оскорбительное в мой адрес, то вся команда бросилась бы на обидчика в порыве рыцарского гнева.

Не буду врать: они меня очаровали, эти симпатичные парни с добродушными подколками, одновременно полными симпатии и желания защитить. Интересно, они сейчас такие милые потому, что они опьянены победой, которую одержали в последний момент, или это просто еще одно проявление их преданности Уиллоуби? У меня не настолько раздутое самомнение, чтобы думать, будто они так себя ведут из почтения к моему профессионализму в качестве репортера «Горна». Я как будто чья-нибудь младшая сестра или девушка.

В нескольких шагах от меня Лен ведет другую беседу, но когда наши взгляды встречаются, он улыбается мне.

И тут я понимаю: это все благодаря ему. Просто я девушка, которая пришла с Леном. На моем месте могла быть Натали или Оливия, но от этого ничего не изменилось бы. Не важно, какие скандалы я устроила за пределами бейсбольного стадиона; не важно, что я говорила о самом Лене. Важно, что я здесь с ним и он не возражает, поэтому уважение, которое игроки чувствуют к нему, распространяется и на меня. Это вызывает у меня смутную тревогу. Я как будто стала соучастницей чего-то, чего не понимаю.

Тут я решаю, что насытилась общением с командой. Я пишу Лену, что пошла искать туалет, и удаляюсь, не дожидаясь ответа.

Ближе всего туалет в женской раздевалке, но эта мысль пришла в голову всем, кто был на трибунах, так что к нему уже выстроилась очень длинная очередь. И тут меня озаряет, что, раз уж я представляю себе схему школы Уиллоуби, то другой туалет я должна найти без проблем. Так и есть: когда я добираюсь до главного здания, то нахожу там еще один туалет, точно как в Уиллоуби.

Когда я мою руки, Лен пишет мне сообщение:

В какой именно?

Я отвечаю:

Через крытую галерею.

Прежде чем выйти, я бросаю взгляд в зеркало, и в сиянии ламп дневного света на моем лице проявляется разочарование. Волосы у меня от жары пошли волнами и наэлектризовались, щеки раскраснелись от хлеставшего ветра, и общее впечатление не ах. Я роюсь в рюкзаке, вспомнив, что пару месяцев назад Ким подарила мне маленький тюбик дорогого увлажняющего крема, который в тот момент я сочла паршивым подарком на день рождения и тут же швырнула в рюкзак. Однако теперь, когда кожа на ощупь напоминает наждачку, я, можно сказать, рада, что у меня завалялся этот тюбик.