Не-доросли. Книга 2. Холодные перспективы

Пошатываясь, приблизился Данила. В полуопущенной дрожащей руке он держал пистолет со взведённым курком, дуло пистолета чуть подрагивало. Лицо Данилы осунулось, щёки запали, словно он голодал дня три, в глазах горел тёмный сумасшедший огонь. Конь Карбыша стоял чуть в стороне, около поросшей папоротником опушки, брезгливо принюхиваясь к траве, словно раздумывая, отщипнуть или нет, и диковато косил налитым кровью глазом.

– Да… – сказал Данила немногословно, как будто одним этим словом можно было сказать всё сразу. Подумал и добавил. – Вот оно как, значит…

Шляхтич и камердинер переглянулись, и Глеб вдруг почувствовал, что его разбирает смех.

– Глубоко содержательная беседа, – процедил он, сдерживая улыбку и поднялся с травы, покряхтывая словно старик. Слабость в ногах прошла, но колени по-прежнему мелко дрожали.

Солнц, между тем, скрылось за окоём, только самый краешек его алел над дальним ельником, колол глаза острыми лучиками.

– И что это было-то? – сумрачно спросил Глеб. Прежнее возбуждение, нахлынувшее сразу после спасения, сейчас спало, и он понимал, что испугался он неспроста. И конь понёс неспроста. И вообще… он уставился на Карбыша, мгновенно вспомнив его опасливые слова про сумерки (Данила явно что-то знал!) и требовательно сказал. – Данила?

На мгновение ему показалось, что Данила вот-вот скажет что-то важное, но старый улан почти тут же коротко мотнул головой и сказал:

– Давай-ка не здесь, и не сейчас, панич… некоторые вещи лучше рассказывать в четырёх стенах, у огня и с запертой дверью… – голос Данилы дрогнул, и Глеб изумлённо вытаращил глаза – никогда ещё ему не доводилось слышать, чтобы Карбыш разговаривал так. Даже в тринадцатом году, когда русские казаки гарцевали вокруг Моховой Бороды, Данила говорил ровно и отрывисто. Либо молчал, целясь из карабина или пистолетов в узкие волоковые окна.

Несмотря на то, что Глебу не было тогда и четырёх лет, он отлично это помнил.

Сам порой дивился на свою память.

Ворота были заперты, причём не просто затворены, а похоже, заложены изнутри, а возможно и подпёрты. Глеб несколько мгновений озадаченно постоял перед ними, ткнул в воротное полотно ладонью, потом, подумав, пнул сапогом. Ушиб ногу и, озлясь, развернулся и принялся колотить в ворота каблуком.

Во дворе в несколько голосов отозвались псы – лаяли с хрипением, рвали привязь.

Сумерки, между тем, сгущались, наползали из леса тихой сапой.

В конце концов, Глеб прекратил стучать – утомился и добился только того, что заболела пятка.

– Дрыхнут, что ли? – злобно процедил он, подумывая, не приказать ли Даниле бабахнуть в воздух. – Или пьяны?!

Хотя от такого концерта, который устроили собаки, проснулся бы и мертвецки пьяный, а то и мёртвый.

– До дома от ворот сажен пять, – пояснил Данила деловито, меряя взглядом высоту заплота и прикидывая, сможет ли он через него перемахнуть с конской спины. Выходило, что сможет. Он уже нацелился подъехать к забору вплотную, как со двора вдруг раздался сиплый голос:

– Кого там чёрт принёс? – голос был знаком, и Глеб, не сумев вспомнить его обладателя, обозлился окончательно.

– Меня принёс! – рявкнул он звонко, голос сорвался, дал петуха, за воротами сипло захохотали. И по этому хохоту шляхтич, наконец, признал – дворник, он же привратник, Рыгор, хамло редкостное. Он и с хозяевами-то, то бишь, с отцом и старшим братом Глеба, разговаривал так, словно они ему ещё со времён Герцогства должны тысячу талеров и забыли отдать. Глядел исподлобья, слова цедил сквозь зубы, а то через губу бросал. Работу свою, впрочем, выполнял исправно, двор содержал в чистоте, ворота отворял вовремя, хоть и кланяться забывал. А вот мзду от гостей брать не забывал никогда – кто серебрушку кинет, кто медяшку – для хлопа всё в радость. Хотя и радости особой Рыгор не выказывал никогда. – Вот сейчас собак спущу, будете драпать до самой Двины…

– А пусти-ка меня, панич, – ледяным тоном сказал Карбыш. От подобного голоса, бывало, шарахались уланские кони, хоть и говорил Данила всегда спокойно.

Он набросил поводья на остро затёсанную стоячую доску заплота, рывком вскочил ногами на седло (вышколенный конь, хоть и не гунтер, как у Глеба, а тоже неплохих кровей, стоял смирно, только прядал ушами, да бока неровно вздымались – не отошёл ещё от бешеной лесной скачки), балансируя ухватился за гребень заплота и одним движением перемахнул через заплот.

Псы снова взорвались лаем, хотя казалось, лаять громче и злее уже просто некуда.

Глеб ждал.

Особого шума не ожидалось – пистолеты Данилы как торчали в ольстрах, так и остались там торчать, и даже перевязь с саблей он перед прыжком снял и повесил на луку седла – должно быть, посчитал ниже своего достоинства вразумлять наглого хлопа оружием.

Так и вышло.

За воротами послышался звук увесистой затрещины, гулкий удар по воротам (Глеб мгновенно представил, как Рыгор от Карбышева подзатыльника приголубил ворота собственным лбом и насмешливо фыркнул), потом тяжело брякнуло что-то деревянное и ворота со скрипом отворились.

– Проходите, панич, – головы Данила не склонил, не в его привычке было.