Не-доросли. Книга 4. Бубновые тузы

– Господин Овсов? Пётр Николаевич?! – дословно повторил слова неприметного пёстро одетый чернявый человек. Широкая, чёрная, как смоль, борода; такие же усы подковкой, старательно подбритые на польский манер; широкополая шляпа; алая рубаха, шитая золотом по рукавам и вороту; чёрный кожаный жилет и серые суконные шаровары с золотой вышивкой по шву; широкий кожаный пояс, тоже густо шитый золотом; красные сапоги русской юфти, полушубок нараспашку. Весь красно-чёрно-золотой. Татарин? Турок? Индус? Персиянин? Чёрт поймёт. Говорил золото-красно-чёрный по-русски с ощутимым акцентом, но слова выговаривал хорошо, чисто.

– Точно так, – повторил капитан-лейтенант те же слова, что неприметному, чьё имя он уже благополучно забыл. – С кем имею честь? Чем обязан?

И вздрогнул от странного предчувствия.

– До меня дошли известия, – начал чёрно-красно-золотой, и Овсов ужаснулся тому, что должно было последовать дальше. На душе его стремительно нарастало ощущение, что он уже не в корпусе находится, а в каком-то петербургском филиале знаменитого Бедлама, дома для скорбных умом. – Вы дали объявление в газету, что у вас свободны три комнаты, в которых вы согласны приютить на время наш табор. Безвозмездно, но с условием, что мы будем задаром петь и плясать по ночам для вас и ваших гостей…

Овсов представил тому, как отреагируют на подобное соседи по флигелю. Положим, одинокие офицеры, может быть, даже и обрадуются. Первоначально. Но вот многодетная семья учителя и добропорядочный хозяин мингер Клаус…

– Я не понимаю, – начал он, и поразился слабости своего голоса. Казалось, ещё немного, и он сам поверит в то, что действительно дал подобное объявление в газету. – Я не понимаю, сегодня в жёлтом доме что, всех умалишённых повыпускали? В какую ещё газету?! Какое объявление?!

Он едва не сорвался в крик – высокий, с провизгом.

– Да вот же, – ничуть не смутившись, красно-чёрно-золотой протянул офицеру сложенную в несколько раз газету. Объявление само бросилось в глаза. Обращаться по заселению табора предлагалось к капитан-лейтенанту Овсову, Василию Николаевичу либо в первой половине дня в корпусе, либо во второй половине дня и особенно поздно вечером, во флигеле в саду корпуса. И главное – подпись: «Jean Osipoff».

Овсова шатнуло.

Он швырнул газету чёрно-красно-золотому в лицо. Тот, видимо, что-то понял и попятился от крыльца прочь, глухо бормоча под нос извинения. А Овсов крупно зашагал в сторону флигеля – всякое желание находиться сегодня в корпусе у него пропало окончательно.

Скажусь больным, – решил он.

Другое дело, дозволь ему адмирал наказать чрезмерно много о себе возомнивших мальчишек.

Но адмирал не позволил.

У самого крыльца флигеля его окликнули.

– Мингер Пётр Николаевич! – хозяин флигеля говорил по-русски очень хорошо, он жил в Петербурге уже не меньше четверти века, а за такой срок и обезьяна говорить без акцента выучится. Если, конечно, захочет. Голландец стоял на садовой дорожке, рзглядывая посерелый снег изрядно осевших сугробов. – Мингер Пётр Николаевич, я не понимаю…

– Чего вы не понимаете, господин Клаус? – задержался на крыльце Овсов. Квартирную плату он вносил всегда вовремя, и никаких вопросов, кроме, может быть, мелких бытовых, у Клауса к нему быть не должно.

– Мингер Пётр Николевич, вы решили меня разорить? – голландец щурился, разглядывая офицера с нехорошим интересом. – Мне сказали, что вы собираетесь приютить в снимаемых вами комнатах целый цыганский табор. Боюсь, что мне придётся просить ваших объяснений…

– Это ошибка, мингер Клаус, – ответил Овсов, с трудом сдержавшись, чтобы не заорать на голландца в голос. – Это чья-то глупая шутка, и, клянусь богом, мне за эту шутку кое-кто дорого заплатит.

Не слушая дальнейших слов хозяина, он нырнул в сени и прошагал по коридору.

В коридоре было полутемно. Рисунка на стене уже не было, капле́й сам лично отцепил его от шёлковых обоев, стараясь, чтобы не увидели соседи-офицеры – увидят, так, пожалуй, позору не оберешься, и только потом позвал хозяина, чтобы его слуги помогли ему привести в порядок панталоны и мундир.

Слуги, как водится, оказались ленивыми неумехами, из-за чего старший лейтенант в очередной раз повздорил с хозяином. Начало казаться, что скоро придётся подыскивать себе новую квартиру.

«А то и новое место службы», – подумалось вдруг.

Овсов выругался и привычно сунул ключ в замочную скважину, одновременно налегая на дверь плечом. Один оборот – и он внутри.

Ключ в скважину не шёл.

Такое бывало и раньше, и Овсов сначала не особенно обеспокоился – не попал, бывает.

Но и вторая попытка оказалась неудачной, и третья.

Скважины просто не было.

Сдавленно шипя сквозь зубы ругательства, старший лейтенант сунул ключ в карман, вытащил огниво и высек огонь.

Раз, и два, и три. Пригляделся.

В тусклом свете разлетающихся от огнива искр стало видно, скважина залита чем-то, напоминающим смолу – янтарно-белёсая масса вытягивалась из отверстия и длинным потёком сползала по двери до самого пола.

От души лили, не жалея.

Изнутри лили, – понял Овсов в следующий миг. – Прямо в замо́к.

Он прикоснулся к потёку.