Сдавленно матерясь сквозь зубы, Овсов сел в корыте, обернулся, пытаясь разглядеть, обо что это он споткнулся. Поперёк дверного проёма чуть выше щиколоток была натянута верёвка.
Ванька Каин нанёс новый удар.
Овсов появился в обеденном зале позже остальных офицеров, и Глеб, завидев его, тут же насмешливо хмыкнул.
– Ты чего? – непонимающе спросил Лёве. Мекленбуржец в последние три месяца неизменно садился за завтраком, обедом и ужином рядом с литвином и выспрашивал его то об одном, то о другом обычае Западной Руси.
– Ничего, – невинным голосом ответил Невзорович, но тут же, не удержавшись, пояснил. – На одежду его глянь.
Мундир Овсова и вправду выглядел не особо презентабельно – видно было, что его сначала от души намочили, а потом так же старательно выжали, а вот утюгом сушили небрежно, как в народе иногда говорят «на «отвяжись» (а чаще выражаются гораздо грубее).
Должно быть, хмыкнул литвин слишком громко, или просто Овсов оказался слишком внимательным, но это хмыканье пронеслось над всеми столами, и капитан-лейтенант дёрнулся, словно его ударили, и обвёл бешеным взглядом обеденный зал (кадеты торопливо опустили головы к кувертам).
– Чего это он? – едва слышно спросил Лёве.
– Ванька Каин, должно быть, опять напроказил, – пожал плечами Глеб. – Опять орать будет и хлыстом махать.
За их спинами вдруг кто-то очень негромко и так же отчётливо сказал:
– Ничего, ещё не вечер.
– Но послушайте, Пётр Николаевич, – терпеливо повторил Овсову директор корпуса. – Ведь у вас нет никаких формальных предлогов для того, чтобы наказать этих мальчишек.
– То есть как это нет?! – Овсов, забывшись, ударил кулаком по перилам лестницы.
Директор и капитан-лейтенант спускались по главной лестнице корпуса – адмирал Рожнов спешил по срочному вызову в морское министерство, и Овсов перехватил его уже на лестнице, когда директор спускался к крыльцу, около которого его ждал заложенный экипаж.
Рожнов остановился и пристально глянул на старшего лейтенанта.
– Порой мне кажется, Пётр Николаевич, – сказал он с расстановкой, – что вы всё ещё считаете, будто корпусом управляет ваш дядя, который закрывал глаза на все ваши безобразия. Напоминаю вам, что это не так. И вы – не мой племянник.
– Простите, ваше высокопревосходительство, – опомнился Овсов. – Но…
– Но наказывать этих мальчишек решительно не за что, – прервал его адмирал. – У вас нет ни единого доказательства того, что все эти каверзы выдуманы и приведены в исполнение именно ими, не так ли?
– Так, – признал Овсов упавшим голосом. – Но я чувствую, я знаю…
– Вот когда сможете доказать свои предчувствия, тогда и поговорим, – опять прервал Пётр Михайлович. – А сейчас прошу меня простить, меня ждут. Честь имею!
Он прикоснулся кончиками пальцев сжатой в кулаке перчатки к углу бикорна и вышел за дверь – только взметнулся плащ. Овсов остался стоять в обширном холле, покусывая ус с бессильной досады.
Он не заметил, как матрос Митрофан от гардеробной стойки (сегодня была его очередь нести вахту в гардеробе для гостей) мигнул неприметному человечку в углу холла и кивнул на Овсова. Через мгновение неприметный человечек – серый сюртук, серые панталоны, коротко стриженные волосы с едва заметной проседью, сморщенное потемнелое лицо – не поймёшь толком ни возраста, ни сословия, ни чина, понятно только, что статский и что не богат.
– Прошу меня простить… – проговорил он неуверенно.
– Что, простите? – вздрогнув, обернулся к нему
– Господин капитан-лейтенант Овсов? – всё так же неуверенно спросил человечек. – Пётр Николаевич?
– Точно так… – несколько растерянно ответил Овсов, стараясь припомнить, знает ли он этого человека или нет. – С кем имею честь?
– Василий Никитич Никифоров, – представился незаметный. – Я прослышал, что вы задёшево продаёте редкую коллекцию китайских мраморных яиц с эротической росписью на скорлупе…
– Чего? – вытаращил глаза Овсов. – Какую ещё коллекцию? О чём вы?
– О коллекции мраморных яиц… понимаете, с эротической росписью… это такая редкость…
– Подите от меня к чёрту! – грубо оборвал его Овсов. – Что за вздор? Нет у меня никакой коллекции!
Он торопливо прошагал через холл, мучительно размышляя, а не сказаться ли ему ради такого случая больным и не пренебречь ли службой. Видеть никого из кадет или гардемарин не хотелось, казалось, что каждый сейчас у него за спиной ехидно хихикает.
Вполне возможно, что так оно и было.
За спиной хлопнула, затворяясь, дверь, отсекая его от растерянного неприметного человечка и насмешливо лыбящегося в спину капитан-лейтенанту Митрофана. На широком гранитном крыльце Овсов остановился перевести дух. Февральский воздух уже ощутимо дышал сыростью, которой особенно тянуло с Невы, где на льду проступили длинный промоины.
И почти тут же его окликнули.