Не-доросли. Книга 4. Бубновые тузы

– Уверяю вас, Пётр Николаевич, ничего подобного я не ощутил, – как можно более светским тоном сказал князь. Дружный гул голосов показал, что и у остальных офицеров кофе был без всяких экзотических добавок.

– Ах так?! – прошипел Овсов в бешенстве. – Тогда тем хуже господа, тем хуже! Значит, этот скот не допустил ошибку, а сознательно испортил мне обед! Умышленно!

В следующий миг старший лейтенант наверняка ударил бы вестового, он уже и кулак сжал, и примерился к лицу бледного матроса (у Митрофана вся кровь от лица отхлынула, но он даже рта не раскрыл, чтобы оправдаться – понимал, должно быть, что бесполезно). Но как раз вовремя раздался сильный стук в дверь.

Князь Ширинский оказался у двери первым. Он не стал даже её отворять, не было смысла – все офицеры отлично слышали в коридоре стремительный шорох убегающих ног. Но Сергей Александрович быстро наклонился и выпрямился, держа в руках два клочка бумаги.

– Погодите, Пётр Николаевич, – остановил он взбешённого Овсова. – Кажется, Митрофан не виноват. Похоже, у нас завёлся робингуд…

– Кто? – переспросил Овсов, тяжело дыша. Но в следующий миг слова Ширинского-Шихматова стали понятны всем. Робингудами в корпусе называли тайных мстителей из числа кадет или гардемарин, ведущих войну с офицерами и учителями.

– Рецепт кофе для гневного офицера, – нараспев прочёл князь, с плохо скрытой улыбкой разглядывая первый клочок бумаги. – На полфунта кофе добавить фунт соли и фунт перца, хорошо перемолоть и сварить.

– Что на второй бумажке? – чужим голосом спросил Овсов.

– Это визитка, господа, – капитан-лейтенант бросил бумажку на стол.

Прямоугольник два дюйма на четыре. Плотный картон цвета слоновой кости, с благородным белым отливом, тонкое и прямое обрамление червонного золота, простая виньетка по углам, напоминающая чем-то домовую резьбу на наличниках и коньках русских изб. И надпись славянской вязью, как в церковных книгах: «Иван Осипов (Каин)».

– Что ещё за Каин? – по-прежнему не узнавая своего голоса, тупо спросил Овсов.

– Известный московский грабитель прошлого века, – пояснил Ширинский-Шихматов чуть брезгливо. – Иван Осипов по прозвищу Ванька Каин. Неужели не слыхали? Вот он, должно быть, и подменил ваш кофе на тот, что сварен по рецепту.

– Ей-богу, ваше благородие, – пролепетал вестовой помертвелыми губами. – Всего на миг и отлучился из камбуза… живот крутит весь день, простите за просторечие…

– Живот?.. – с ненавистью процедил Овсов, смерил матроса взглядом и хлобыстнул-таки его по зубам. Брызнула кровь, Митрофан покачнулся, но на ногах устоял – запал капле́я прошёл, и ударил он несильно. Губы разбить да нос расквасить хватило, а с ног сбить или зубы выбить – нет.

Овсов ворвался в спальню перед самым отбоем.

– На построение!

– Есть на построение! – гаркнул в ответ Грегори, нарочито выпучив глаза от усердия – он в этот день был дневальным по спальне.

Пыхая гневом, капитан-лейтенант прошёлся вдоль строя, чуть помахивая стэком и разглядывая мальчишеские лица – равнодушные, недоумевающие, некоторые хитрые. А некоторые, пожалуй, и сочувственные.

А может быть и показалось.

Овсов на очередном повороте хлопнул стэком по голенищу (а шпоры – трень-брень, трик-трак!) и ткнул им в грудь Грегори.

– Ты!

– Кадет Шепелёв, ваше благородие! – выпятив грудь и вытянувшись, отрапортовал Грегори. «Сскотина! – мелькнуло в уме. – Князь Шихматов в любой неприятности к любому кадету всегда на «вы»!»

– Твоих рук дело? – голосом Овсова можно было заморозить Неву. – Вашей троицы?!

– Не могу понять, ваше благородие!

– Чего ты не можешь понять, кадет?

– Не могу понять, ваше благородие, что вы имеете в виду! – отчеканил Шепелёв.

– Вот это я имею в виду! – старший лейтенант швырнул на стол небольшой прямоугольник, два дюйма на четыре размером. Плотный картон цвета слоновой кости, с благородным белым отливом, тонкое и прямое обрамление червонного золота, простая виньетка по углам, напоминающая чем-то домовую резьбу на наличниках и коньках русских изб. И надпись славянской вязью, как в церковных книгах: «Иван Осипов (Каин)».

Визитка.

Кадеты переглядывались, кто-то понимающе ухмылялся, кто-то непонимающе кривил бровь, кто-то спокойно пожимал плечами.

– Опять не можешь понять? – вкрадчиво и злобно спросил Овсов.

– Никак нет, ваше благородие! – отчеканил Грегори звонко, изо всех сил стараясь сохранять каменное лицо, хотя больше всего на свете ему хотелось хохотать в голос. О том, что старшему лейтенанту кто-то за обедом от души сыпанул в кофе соли и перцу, кадеты уже знали.

– Врёшь, – процедил Овсов, склоняясь к мальчишке. Грегори явственно увидел прямо перед собой пористый угреватый нос офицера с широкими ноздрями и вдруг испытал острое, почти непреодолимое желание укусить Овсова за кончик этого утиного носа.

Этого ещё не хватало.

Он сжал зубы и постарался остаться невозмутимым.