Не-доросли. Книга 4. Бубновые тузы

– Так точно, ваше благородие! – отрубил Грегори мгновенно.

– Сергей Александрович, – всё так же мягко поправил его Ширинский-Шихматов. – Но в целом, я бы посоветовал вам задуматься о словах капитан-лейтенанта Овсова. О поручении государя он сказал вам истинную правду.

[1] Северная пчела, №4. Января 9-го 1826 года.

[2] Шлафрок (нем. Schlafrock, также шла́фор, шлафо́рк) – просторная домашняя одежда XVIII – XIX вв., подбитый ватой или мехом просторный халат до лодыжек из атласа, тармаламы или кашемира с простёганными обшлагами и воротником (шалевым) другого цвета, без пуговиц, с широким запахом, карманами и поясом в виде витого шнура с кистями.

[3] Кронверк (нем. Kronwerk – «коронообразное укрепление») – наружное вспомогательное укрепление в европейской фортификации XVI – XVIII веков, служившее для усиления крепостного фронта и состоявшее из одного бастиона и двух полубастионов на флангах, придававших ему вид короны. В Санкт-Петербурге Кронверк прикрывает с севера Петропавловскую крепость.

[4] Капле́й – принятое на флоте сокращённое название чина капитан-лейтенант.

[5] Стек – вспомогательное средство управления лошадью, тонкий гибкий, хлёсткий прут, чаще всего в оплётке или покрытии, с рукоятью и шлепком, изначально предназначенный для лошадиной выездки и скачек.

[6] Хер – буква «Х» в старой русской азбуке, также часто называли косой крест, перечёркивавший что-либо. Отсюда выражения «похерить» и «хер положить (наложить)». Уже позже это слово совпало по значению с известным матерным словом из-за начальной буквы, стало его заменять и постепенно тоже перешло в разряд матерных.

[7] Инфлюэнца – простуда.

[8] Потаковщик – человек, потакающий капризам или нарушениям порядка.

Глава 5. Каинова игра

Стружка из-под ножа сыпалась мелкая, такую не то, что стружкой, опилками-то не назовёшь. Почти пыль.

Влас отложил нож, несколько мгновений разглядывал обточенную чурку. На «рыбий зуб» денег у кадета, разумеется, не было, и Влас упражнялся на дереве, точил ножом обломок плавника. Так было даже интереснее – можно было воображать, что когда-то это был кусок шпангоута или бушприта (впрочем, возможно, так оно и было).

В чурке проявились очертания зверя – ошкуй стоял на задних лапах, опираясь левой передней на обломок ледяной глыбы, а правую тянул к тому, кто на него смотрел.

Вернее, так должно было получиться.

Пока что ошкуя в чурке видел только Влас, да и то больше воображал его в уме, чем видел.

Помор вздохнул, сдул с чурки стружки и отставил её в сторону. Наука дедки Силантия у кадета не шла – для всего нужно время, и для того, чтобы в ремесле упражняться – тоже. А откуда у кадета время? Его время – книга да вощаная доска, весло да парус, шпага да паркетный шаг.

– Всё возишься? – спросил литвин, поигрывая серебряным брелком на цепочке. Он чуть кривил губы – по его мнению, Влас напрасно напрягал пальцы и глаза в пустопорожней возне с мужичьим ремеслом. Но Смолятина никто переубедить не мог.

Помор несколько раз сжал и разжал руку, разминая пальцы.

– Зря нос воротишь, – буркнул он, снова взяв нож и нацеливаясь его концом на чурку – вдруг ясно увиделось, какой должна быть протянутая передняя лапа и понятно, как её из дерева высвободить. – Такое точность зрения развивает, глазомер… в нашем морском деле это важно.

Глеб поморщился – постоянно помнилось, что особой радости от того, что он станет морским офицером (русским морским офицером!) литвин не испытывал.

– Я не про то, – процедил он. – Что, более важного дела не нашлось?

– Какого это – важного? – Влас на мгновение остановил движения ножа, перевёл взгляд на друзей. Невзорович стоял рядом, по-прежнему играя брелком, а Грегори примостился на табурете, причудливо закинув ногу на ногу, так, что щиколотка правой ноги, нелепо оттопырив в сторону колено, лежала на колене левой, и покачивал носком начищенного штиблета. Лицо Шепелёва было полностью отсутствующим, его словно бы не было здесь, в спальне, мысленно он плыл в южных полярных широтах на шлюпе «Восток» вместе с Беллинсгаузеном, книга которого лежала в изголовье шепелёвской кровати, заложенная согнутым пополам листочком пожелтелой бумаги. Но оба, и литвин, и помор, знали, что Грегори прекрасно их слышит.

Ответить Глеб не успел, вместо него подал голос непонятно как оказавшийся поблизости Сандро.

– Поведения Овсова, например, – сказал он негромко, покосившись в сторону двери. Влас поморщился и снова перевёл взгляд на чурку. Но ощущение понимания, как надо резать, чтобы из дерева появилась медвежья лапа, уже ушло.

Бесследно.

Помор шёпотом чертыхнулся, бросил на стол и нож, и обточенную чурку.

– Что про него говорить? – пожал он плечами. – Овсов как Овсов. Выпил лишнего, с кем не бывает.

– И позволил себе лишнего, – вдруг разомкнул губы отсутствующий вроде бы Грегори. Остальные от неожиданности вздрогнули, глянули на него, но Шепелёв уже опять смотрел куда-то в пространство.

– Слишком лишнего, – сказал фон Зарриц поблёскивая стёклами пенсне. – Неплохо было б, чтоб его кто-то как-то наказал…