– А вы поменяйтесь, – ехидно предложил Невзорович. – Ты, Власе, пойди вот сейчас к директору, да и скажи – я-де не хочу покойного государя провожать, а вот вместо меня моего друга возьмите, он верноподданническим пылом пышет…
Литвин в некоторые моменты становился просто невыносим, и Грегори всерьёз подумывал о том, не свернуть ли ему и вправду нос на сторону, чтоб язвил поменьше.
Влас насупился и смолчал, а Грегори сказал негромко, так чтобы не слышал даже Невзорович:
– Даже и не думай об этом. Карьеру себе сразу запорешь навечно. Тогда тебе сразу всё припомнят – и Голодай, и Аникея, и четырнадцатое декабря, и дуэль нашу. Про капитанство тогда забудь сразу же.
Влас молча кивнул – видно было, что ему и в голову не приходило отказываться. Да и как ни крути, всё равно это – честь!
– Всё же наверное, можно что-то сделать… – неуверенно сказал он, поглядывая на друзей.
– Чтобы туда взяли всех троих сразу? – мгновенно догадался литвин и скривил губы. – Избавь. Никогда не был поклонником вашего царя и никогда не буду. Вот если б он Польшу восстановил…
– В границах семьдесят второго года, – с ядом подхватил Грегори. На миг в воздухе повисло напряжение, казалось, что потрескивают электрические искры, как на двух лейденских банках – вот-вот разряд грянет молнией.
– Бросьте, – поморщился Влас, становясь между друзьями. Оба вздрогнули и чуть отступили назад. Помор повернулся к Грегори:
– А ты?..
– А что я? – фыркнул Шепелёв. – Мне там места нет, оно твоё по праву. Это ж ты у нас зейман.
Смолятин чуть прикусил губу, но больше ничего сказать не успел – дверь кабинета директора распахнулась, и адмирал возник на пороге, мгновенно вцепившись взглядом во всех троих друзей.
– Господа кадеты! Прошу пригласить ко мне всех учителей и офицеров!
А ведь всё-таки что-то случилось.
Случилось.
Для сводного отряда нужно знамя.
Знамя у корпуса, разумеется было. Когда-то. И где-то.
Вот только со всеми павловскими и александровскими переездами его не пойми куда положили и сейчас никто не помнил, где оно лежит – четверть века никому не было нужно – не выдавалось случая.
Объявили аврал. И полтысячи мальчишек и юношей ринулись по всему корпусному зданию и всем постройкам – искать.
На чердак над гимнастическим залом вела лестница – три сажени высоты, хлипкие, изъеденные непогодой, временем и шашелем[2] перекладины. Наверху, в слуховом окне, висел на двух решетчатых створках ржавый амбарный замок.
Грегори смерил лестницу взглядом, вспоминая, как сам лазал по ночам по такой же лестнице в собственное окно, возвращаясь с поздних вечерних гулянок.
– Ну что, лезем? – нетерпеливо спросил Влас, дыша товарищу в спину, и Шепелёв только чуть повёл плечами, сводя лопатки.
– Погоди, – сказал он, положив ладони на косоуры[3]. – Надо по одному. Не дай бог, не выдержит, загремим все-то разом. Давай-ка мне ключ. Я влезу, отворю, тогда и вы подымайтесь.
Друзья не стали спорить, и Влас сунул ключ Шепелёву в карман – лезь, мол. Оба в поисках участвовали без особого рвения.
Лестница шаталась. Невольно вспомнился декабрь, и то, как они лезли на ледяном ветру на кровлю Адмиралтейства. Но та лестница, железная, не шелохнулась, а эта – скрипела и прогибалась. Так и казалось, что она вот-вот подломится и он, Грегори, ухнет в двухсаженной высоты вниз.
На булыжник.
Убиться, конечно, не убьётся, да и поломать скорее всего, ничего себе не поломает, но приятного мало. Впрочем, скоро на флот, на парусную практику, а там и вовсе по верёвочным вантам да по леерам придётся на ветру лазить.
Привыкай, мечтатель.
Совсем рядом, внизу, лезли в подвальную дверь четверо кадет и гардемарин – должно быть, её тоже не открывали ещё со времён наводнения, больше года. Там и сям слышалась перекличка, мальчишки носились по двору и зданиям, в лодочном сарае кто-то пронзительно засвистел, и стайка сизо-белых голубей вырвалась из-под застрех, рванула ввысь.
– И-эх, – восторженно выдохнул Грегори и тоже свистнул, подгоняя голубей ещё выше.
И снова полез вверх, каждый шаг ожидая, что ступенька под ногой подломится.
«А Власу, небось, уже не впервой так лазить, – с завистью подумал Грегори, дотянувшись, наконец, до замка. – Он и в норвеги ходил, и на Грумант, и на Матку… И вокруг Скандинавии на настоящем фрегате».
Кстати, о Власе… а чего это лестница скрипит и шатается, хоть он уже и лезть перестал?
Ну разумеется, литвин с помором не отстали от друга ни на полшага – вот они, сопят в четыре дырки, Влас так и вовсе чуть ли носом в штиблеты Шепелёва не упёрся.
Ругаться Грегори не стал.
Ни к чему.
Замок проржавел так, что ключ едва пролезал в скважину – по её краям густо наросли космы ржавчины. Наконец, со щелчком встал на место и Грегори попытался его провернуть.
Получилось.