Не-доросли. Книга 4. Бубновые тузы

Да он пьян, что ли? – удивился про себя Влас. И неудивительно бы, после всех тех препон, что отцу пришлось в Петербурге пройти.

Вон и щёки красны – не просто красные, а прямо багрово-кирпичные, и лоб тоже.

Однако до такой степени пьяным отца Влас ещё никогда в жизни не видел. Даже летом, когда он выпивал с лейтенантом Завалишиным – да и тогда отец больше притворялся пьяным, чем и вправду был пьян. Да и притворялся – не так.

Впрочем, водкой от отца не пахло.

Влас прикоснулся ко лбу отца и отдёрнул руку, словно обжечься боялся. Лоб был горячим.

– Аникей… – простонал мичман Смолятин-первый, не открывая глаз и не поднимая головы. – Не надо… не на площадь… лучше с ошкуем в обнимку…

– Чего это он? – испуганно спросил Влас вслух. Заговаривается отец никак?

– Бредит, – с неизвестно откуда взявшейся уверенностью и знанием дела пояснил Венедикт. Кузен стоял за правым плечом Власа и разглядывал мичмана с любопытством. – Болеет твой отец. Врача надо. Господин МакКензи тут неподалёку живёт, я знаю.

Влас в ответ только молча кивнул – чем он будет платить добрейшему доктору Дугласу, он в это мгновение не думал.

Венедикт исчез за дверью, а Влас присел на край кровати, положил руку на плечо отца.

– Карбас… торосами зажало… там, на встоке – Зеркало Матери… свейские ружья лучше онежских…

Отца несло. И вправду бредит.

Что ж теперь будет-то…

На столе суетились красные муравьи – мелкие и злобные (Аникей уже испытал на себе их укусы). Им в тюремных казематах было раздолье, и почему-то они не спали даже посреди зимы. Чаще, чем с муравьями, можно было пожалуй в каземате встретиться только с чёрными тараканами. Хватало и мокриц (для них было вдоволь сырости), а в углу каждый вечер скреблись и возились мыши. Аникей от безделья порой даже начинал сочинять повесть о войне тараканов с муравьями из-за засохшей в опустелой камере горбушки хлеба. Но дальше имён главных персонажей и описания формы двух тараканьих полков, записанных где-то на осьмушке листа, дело не сдвинулось, а все стратегические замыслы вроде обходного маневра муравьиной бригады под кроватью или битвы между полком королевской тараканьей гвардии и муравьиным ополчением на потолке так и остались в голове. Порой мичман сам удивлялся своей фантазии, а только она не отступала – время от времени снова всплывала в уме и заставляла умствовать и сочинять – про языческий культ Погасшей Лампады у тараканов, про коронационную церемонию в муравьином царстве, про брачные обычаи при тараканьем дворе.

Всё от безделья.

На корабле ему бы такое и в голову не пришло.

Всё-таки скука – враг каждого разумного человека.

За стеной снова послышались слабые удары – Деметрий.

– Я решу вопрос с Книгой.

– Как?

– Решу. Не беспокойся.

« Не беспокойся!»

Как будто это ему, Аникею, надо беспокоиться! А не Деметрию! Его же книга!

Хотя…

Если там, в Книге есть в списках он, мичман Смолятин-второй, то беспокоиться ему и впрямь ой как надо. И даже пожалуй, больше, чем Завалишину – против Деметрия и показания Дивова, и показания Ипполита. А против него, Аникея, что? Если без книги – то только то, что он был на Сенатской. Это весит много, но Аникей упирался, что он уговаривал солдат пойти в казармы, и пока что его слова никто не мог опровергнуть. В конце концов на Сенатской четырнадцатого декабря народу было – можно Неву запрудить.

Аникею стало стыдно за своё злорадство. Видеть его никто не мог, но мичман всё равно спрятал лицо в ладони.

«Решу. Не беспокойся».

Зная Завалишина, Аникей - не сомневался – лейтенант решит. При всём его мальчишестве Деметрий – человек невероятно серьёзный и если что обещал – убьётся, а сделает.

Первым приехал доктор.

Доктор Дуглас МакКензи был, как всегда великолепен. Заснеженная (снаружи, хоть и апрель, понемногу пуржило) чёрная альмавива[3] нараспашку, сбитый набок чёрный же боливар, нафабренные усы[4] чётко выделяются под прямым нависшим носом, в одной руке – саквояж жёлтой кожи, в другой – трость с серебряным набалдашником. От доктора исходил стойкий запах валерианы и лавровишни.

– Где больной? – спросил доктор с порога.

– Ээээ… господин МакКензи, – Влас вспомнил всё-таки, что ему нечем платить за лечение, да и у отца вряд ли найдётся лишняя сотня рублей. Платить – означало уехать из Петербурга, оставить Аникея. Кадет метнулся взглядом по комнате туда-сюда, отыскивая Венедикта, но приятель-кузен как назло, куда-то провалился. – Доктор, мне сейчас нечем…

– Плюньте, кадет, – величаво и повелительно ответил МакКензи, шествуя (именно шествуя!) к постели. Влас у на мгновение стало стыдно того, как по-холостяцки неряшливо выглядит квартира Аникея, но, впрочем, сейчас это не имело никакого значения. – Вопрос оплаты уже решён.

Как решён? Кем решён?

Влас почувствовал, что у него начинает кружиться голова. И в этот миг на пороге возник Венедикт. А следом за ним – Сильвестр Иеронимович. И два лакея.

Иевлев-старший обвёл комнату ничего не выражающим взглядом (а вот перед ним за беспорядок в квартире Власу почему-то стыдно не было!) и повернулся к Смолятину-младшему: