Не горюй о сердце — я скую другое (СИ)

— Я понимаю, моя королевна, — пытаясь успокоить, обратился он. — Но нас всех вырежут. Мы не сможем договориться с Ордой, чтобы они дали нам воинов, а иначе нас не хватит. Китеж собрал вокруг себя самые сильные дружины, пока мы выживали! Нам остается хитрость — и ничего больше…

Не стыдясь своего порыва, Марья выдержала взгляд Вольги. Она не ожидала от него, свободного человека, любителя выпить и поохотиться за девками, такой мудрости, зазвучавшей в мерных, но тяжелых словах. Она тоже знала ответственность за Лихолесье, за каждого, кто прибился к ним в надежде, что царь Кощей Бессмертный спасет их… Они не были теми, за кого полагается сражаться честному воину: пили человечью кровь, задирали их скот, крали их детей… Марья знала, что случается ночами, когда она безмятежно спит, как всякий человек. Но они приняли ее такой, какой она была, и она была должна всему Лихолесью, ее дикому убежищу. Она наслаждалась жизнью в нем несколько славных лет — пришла пора выйти на его защиту.

— Он не убьет меня, — произнес Кощей, решив нечто. — Нет, не сможет. Ворожба Чернобога не позволит ему. Ты, Вольга, можешь пронзить мое сердце, но я останусь стоять, как был. Вот почему они потащат меня к Китежу — там сила Белобога больше всего, там у него будет шанс… Так же, как их ведуны ни на что не способны за границей Смородины, в вотчине Чернобога, и я буду беспомощен. Но мне хватит простого ножа, чтобы закончить все.

Среди собравшихся прошел шепот: они уважали силу своего царя. И многие видели, как его раны затягиваются и стираются, в несколько ударов сердца превращаясь в старые шрамы, а то и изглаживаясь. Ведуны кивнули: перебороть власть Чернобога можно было лишь в Китеже, на его намоленной, искрящейся от светлого чародейства земле. И все-таки слова Кощея о том, что он будет лишен силы, внушили им страх.

— Вы оба окажетесь в Китеже, в сердце нашего врага, — поддержал Вольга, ликуя, что побратим на его стороне. Марье казалось, Кощей решил все еще в ее покоях. — И тогда вы должны убить Ивана и его отца, если он не отдаст душу своему богу прежде, — решительно произнес Вольга. — Мы будем рядом, сумеем собрать силы, чтобы напасть на Китеж в назначенный час…

— Но что станет с Лихолесьем? — обеспокоился трусоватый купец. — Они сожгут лес… Едва увезут царя Кощея, мы будем как на ладони.

— Нет, если мы убедим их, что в нем таится темная орда, — убеждал Вольга. — Ударим в спину всеми силами, напугаем, что отобьем Кощея. Они будут вынуждены отступить хотя бы на время. Тогда мы уйдем вглубь и станем надеяться, что Хозяин Леса поможет нам. Мы продержимся…

Марья прикрыла глаза. Сила, таящаяся в лесу, пугала ее, и она не знала, стоит ли на нее полагаться, когда цена ошибки столь высока. Но по лицам собравшихся она видела: они готовы рискнуть. Чтобы дать им шанс что-то изменить, переиграть… Лихолесье устало бояться и прятаться, они, как и Марья, любили волю, но загнали себя в закуток одного леса, боясь смерти. Несколько лет, с прошлого разгрома, они точили когти и клыки, мечтая вонзить их в китежских воинов… И лишь самых робких из них пугала война.

Она ощущала, что все решено, что ее беспокойство ничего не изменит. Странно: Марья не боялась за Кощея, когда он сражался, поскольку оберегала его сила, которую никто понять был не способен. Но плен — кто знает, как с ним обойдутся? Какие пытки придумают? И как это напомнит ему заточение у ордынцев, вернет в прошлое и сломает?.. Переживая за его душу, Марья вся извелась и прослушала часть разговоров, но быстро поняла: волхв настаивает, что сейчас самое подходящее время для исполнения задуманного.

Взгляд ее остановился на Вольге. Он тоже знал! Сердце Марьи заныло от такой жестокости. Знал и предлагал Кощею сдаться — он, помнящий о том, каким нашел обессиленного юнца после пожара в ордынском стойбище… Но золотистые глаза Вольги сияли знакомо, уверенно, грозно. Он знал о необходимых жертвах — как и сам Кощей.

***

О том, что явилась Ядвига, Марья узнала сразу же. Новость пронеслась по терему, передаваемая слугами, и осела на остром язычке Любавы. Ведьма осторожно приблизилась к Марье, наклонилась к уху…

Она помнила о молчаливой ягинишне на военном совете. Все воительницы были немногословны, так что никто не удивлялся ее бесстрастности: она не сказала ни слова, пока другие спорили, как далеко стоит отступить. Со слов той же Любавы Марья знала: Ядвига как-то может следить за ними глазами своих воительниц. Они были странными, рядом с ними Марью неизменно брала оторопь, как и в первый раз, когда она увидела ягинишну. Они все казались ей неживыми. Принадлежащими к неясной другой стороне. И в темных глазах ягинишен она всегда видела Ядвигу — какой-то отблеск, словно болотный огонек в ночи…