Не горюй о сердце — я скую другое (СИ)

Кощей отправился поговорить с ней — куда-то на границу леса, как он обмолвился, чтобы она, в случае чего, знала, где его отыскать. Поначалу Марья чувствовала незнакомую ей ревность: Кощей, когда бы Ядвига ни появилась, находил время для нее — даже если они беседовали с Марьей, он тотчас отрывался и спешил к своей старой знакомой, хотя и выглядел рассерженным. Но со временем Марья поняла, что он видит в этой женщине кого-то вроде матери. Единожды Кощей обмолвился, что его родная мать умерла от лихорадки, а отец скоро нашел другую жену, и Марья почувствовала, что в этом таится какая-то глухая обида…

Она была около конюшен: зашла проверить Сивку, начавшего прихрамывать после боя у Смородины. Конь выглядел усталым и печальным, уныло посмотрел на припасенный ею кусочек сахара, но взял его с ладони мягкими губами. Сивку, подарок мужа, она любила и лелеяла, и его хромота стала всерьез волновать ее. Марья в смятении покинула конюшни, кивнув слугам, и решила подыскать какое-нибудь другое занятие. Она задумала выйти в посад, надеясь застать что-то любопытное, что развеяло бы ее скуку. Любава неотступно следовала за ней…

Не успела Марья выйти за крепостную стену, как заметила приближающуюся к ней женщину. Ядвига. Она насторожилась, подняла голову к небу, подсчитывая, сколько времени прошло с тех пор, как Кощей отправился к ней. Ядвига хмурилась, между бровей залегла складка — видно, ей не удалось побороть упрямство Кощея.

Ее свободно впустили за ворота, волкодлаки уважительно склонили головы и замели хвостами, как дворовые псы. Марья попыталась уйти, но Ядвига вмиг оказалась рядом — быстрее, чем обычный человек. Они стояли в тени крепостной стены, в укромном углу, и Марья с досадой поняла, что загнала себя в ловушку.

— Я хотела бы говорить с тобой, — сказала Ядвига.

Марья ей никогда не доверяла, а в последнее время привыкла видеть вокруг недобрые силы, угрожающие ей или ее мужу. Ярость вскипала скоро. На ее поясе до сих пор висел меч, нелепый на простом женском платье; но Марья отказывалась расставаться с оружием даже в стенах Кощеева терема. С насмешкой Ядвига проследила за ее рукой, метнувшейся к клинку, и Марья замерла.

— Я верю в твою силу, Марья Моревна, — с уважением проговорила Ядвига. — Я не твой враг.

— Мой муж говорит, у тебя нет ни врагов, ни друзей. Ты не выбираешь, и поэтому ты опасна, — проговорила Марья, усмехаясь, чтобы Ядвига видела ее острые зубы. — Тот, кто стоит посреди поля брани, может ударить в кого угодно. Его клинок разит без разбору. У него нет чести…

— Славно же твой муж обо мне думает, — цокнула Ядвига. — Я сторожу границу, Марья Моревна.

— Между чем?

— Тем, что люди наивно прозвали жизнью и смертью, поскольку не могли облечь это в более подходящие слова.

Она вовсе не выглядела опасной; Марья привыкла выходить против яростных русичей или степняков, напоминающих змей, ловких и бесстрашных, но врага, подобного Ядвиге, она не встречала. Обычная женщина в цветастых юбках, с наброшенным на плечи узорчатым платком — ее можно было принять за жену купца, если не заглядывать в вечные холодные глаза.

Марья сознавала, что Ядвига — не то, что другие. Даже по сравнению с нечистью она казалась иным, слишком могущественным, чем-то, что в языческие времена считали божествами. Молясь Белобогу в детстве, Марья гадала, куда делись великие из сказаний, а выросши и попав в Лихолесье, поняла, что они спрятались далеко-далеко от жадных глаз людских священников, не терпящих чужих идолов…

Похожей силой обладал Хозяин, приютивший их народ на своей земле, и его Марья уважала, чувствовала его ворожбу, сопровождающую ее на охоте, как нечто мягкое, ласковое, пуховое — и готовое задушить тяжелой периной любого с недобрым помыслом. Она испытала его злость недавно, на поле брани. Хозяин не терпел сражений, нарушающих ход жизни. Но Марья не знала, чего ждать от Ядвиги…

— Я хочу рассказать про Алатырь, — сказала Ядвига тем тоном, каким нянька обыкновенно начинала сказы долгими вечерами. Невольно Марья вспомнила, как старуха сидела за прялкой, чуть не касаясь ее горбатым носом, и дергала бесконечную нить — это казалось маленькой Марье воплощенным кошмаром.

— Я знаю про камень. Где-то под Китеж-градом есть Алатырь, из-под которого течет живая и мертвая вода. Источник… — Марья перевела дыхание. — Из него родилась наша Смородина. Но он куда сильнее ее, и он в руках Ивана, вот в чем беда.

— Ты никогда не размышляла, почему два источника проистекают из одного места?

Марья покачала головой. Ей показалось, что не нужно отвечать, а лишь слушать, что вливает ей в уши Ядвига — словно воск, заглушая привычный шум Кощеева двора.

— Чернобог и Белобог есть одно, Марья Моревна. Люди не понимают, им нужны… стороны. Так им проще думать и воевать. Равновесие есть единственная мера и истина. Два лика бога — как сложно им это осознать.

Она завладела вниманием Марьи легко, наметив лишь первый стежок своего рассказа. Волнение за Кощея заставляло ее прислушиваться ко всякому, кто что-то смыслил в божествах, раздирающих мир на части.