Не горюй о сердце — я скую другое (СИ)

========== 8. Соколиный двор ==========

Ей удалось скрыть изумление, справиться с оцепенением. Иван ничего не заметил или сделал вид — быть может, он самодовольно подумал, что она поражена его неземной красотой, о которой с восторгом говорили девушки. Но Марье удалось улыбнуться ему елейно, чуть склонив голову, отведя взгляд. Она даже ответила что-то, и ее слова Ивану польстили: он просиял и начал быстро говорить, приглашая ее пройтись во внутреннем дворе. Должно быть, на свободе ему нравилось больше, чем в душных покоях, и Марья с радостью согласилась: ее не выпускали из терема, кроме как на краткие богослужения, и она соскучилась по ощущению ветра в волосах.

По приказу Ивана появились девушки и увели Марью, подготовляя ее к прогулке; она привыкла, что ее постоянно переодевают и украшают, и не сопротивлялась, лишь попросила не трогать прическу, которая так полюбилась ей. Платье подобрали куда скромнее, чтобы не привлекать внимание, а на волосы набросили дорогой расшитый платок. Марья помнила, что голову покрывали замужние женщины (в Лихолесье все ходили без уборов, как ведьмы в сказках), однако поняла, что это из-за близости стольких церквей; Китеж-град весь был городом Божьим, и Белобог мог смотреть на него прямо с неба, и опростоволоситься перед ним — страшный грех… Но ей наказали чуть прикрывать лицо платком, чтобы никто не узнал ее. Так охраняли невесту княжича, будто кто-то мог бы на ее жизнь покуситься.

Он ждал ее, советуясь о чем-то с Василием. Выйдя в горницу, Марья заметила, что черниговский князь опасливо покосился на нее и поспешил удалиться, и ей показалось, что он боится ее. Не потому ли, что она узнала его тайну? Но разве Иван не догадывался, что в его ближайшем кругу затаилась нечисть? Должно быть, нет… Она ликующе улыбнулась, и княжич принял это на свой счет.

— Чудесный платок, к глазам, — заявил он, видимо, изо всех сил стараясь ее похвалить. Марья пробормотала благодарность, хотя платок был, на ее взгляд, не очень удобный — не привыкла она прятать волосы, что так любил ее муж. При мысли о нем тоскливо заныло сердце.

Марья с любопытством приглядывалась к Ивану, отмечая, что сходство их с Кощеем не так уж явно: одно дело — общие черты, лицо, но совсем другое — как это лицо улыбается. Княжич разменивал улыбки запросто, словно бы привык, его воспитали с ней, с этой располагающей ухмылкой, на которую, Марья была уверена, падки все девушки. Улыбки Кощея были редкими, ценными, их нужно было улавливать, и в этом тоже была особенная будоражащая игра, охота. Иван казался… куда проще. Зауряднее. Марья почти что была разочарована.

Золотой княжич был в родстве с ее мужем — это несомненно. На миг Марья подумала: а что, если у Кощея есть сын, о котором она не знает? Он был древнее, чем казался, колдовство хранило его от старости, а на деле разница между ними была большая. Но тут же спохватилась: нет, это она совсем нелепицу придумала. Скорее — брат. Младший братец ее Кощея, наглый и, должно быть, не подозревающий о родстве.

Их сопровождала охрана, но все же Марья была рада оказаться снаружи. Не наблюдать за жизнью китежцев сквозь слюдяное окно, а слиться с ней, почувствовать. В Лихолесье Марья любила бродить по посаду, оставляя позади приставленную волнующимся Кощеем свиту, и смотреть за тем, как нечисть работает что-нибудь: кто чинил крыльцо, кто ухаживал за немногой скотиной, которую они угоняли у людей, кто волок от колодца ведра с водой… Их быт всегда побуждал в Марье любопытство. Работа казалась ей достойным, честным занятием, потому что она не любила бездельничать, хотя в доме Кощея ее ничем не отягощали.

Жизнь китежского двора мало отличалась. Они сделали круг возле терема, почти отдаляясь, и Марья, глядя на маленькие окошки, попыталась угадать, где ее покои. Вокруг царила привычная жизнь: дружинники следовали к гриднице, переговариваясь, на конюшне раздавалось громкое ржание — туда побежал мальчишка с ведром овса. Все такое знакомое, напоминающее Марье о Лихолесье… Она не слушала болтовню княжича, бесполезную, пустую, больше хвастливую: он рассказывал, как один из его предков отстраивал этот город из крохотной деревушки и возводил с помощью заморских мастеров прекрасные соборы.

В обращении Ивана к ней Марья с изумлением заметила какую-то смущенность, что он старался скрыть. Возможно, никогда раньше он не пытался никого очаровать. Она представляла: по приказу отца и его приближенных княжичу подкладывали на все согласных девок (может, их семьи душила нужда, а может, их запугивали), а прислуга никогда не отказывала своему будущему государю. Марья знала, как все делается. Но для чего княжич пытался подобраться к ней, сделать вид, что это нечто большее, чем привычный брак по расчету, в давние времена устроенный их родителями, когда они оба были несмышлеными детьми?..

«Не приведи Чернобог этот дурак в меня влюбится», — с испугом и отвращением подумала Марья, замечая долгие взгляды, которые кидал на нее воодушевленный княжич. Ее брала оторопь при мысли об измене мужу. Тем более — с его братом…