Не горюй о сердце — я скую другое (СИ)

— Мы ничего не знали о нем, кроме того, что он пришел из степи, — начала Любава слегка таинственно, как будто начинала сказку. — Появился со стороны Лихолесья. Вольга Святославич был с ним; он отвел царя к Хозяину, чтобы тот исцелил те раны, которые даже сила Чернобога не вылечила, — в трепете проговорила она, понизив голос. — Они путешествовали, встречали нечисть, а мы… нам просто нужна была надежда. Там, где они задерживались, мы собирались и просили его о защите.

Марья представила это так живо: изумленно-мрачное лицо Кощея, насмешливый оскал Вольги и нечисть, приникающую к земле перед ним, отбивающую поклоны. Он никогда не хотел этих показных ритуалов — быть может, они напоминали Кощею службы в домах Белобога…

— Я пришла позже, но слышала о нем. О царе говорили как о спасителе, — уверила Любава. — Он выучился у Ядвиги и решился выступить против Китежа, защитить нас от притеснений. Я почувствовала зов, и я пришла к нему…

Усмехнувшись, Марья кивнула. Это Любава думала, что Кощей начал войну ради нечисти, но она скорее сказала бы, что он нуждался в армии, чтобы уничтожить Китеж. Кто подходил для этого лучше, чем обиженная нечисть, которую сгоняли с их земель, размахивая крестами и кадилами? Так что устремления ее мужа были отнюдь не так благородны, как их видела Любава. Она любила Кощея так же, как и Марью, и это была слепая преданность слуги — колдовство сделало это с ней или ее собственная природа?

— Но не все были так рады пришествию владыки, не так ли? — подогнала ее Марья.

— Да, среди нас и прежде были вожди. Без вожака в волкодлачьей стае никак, так же и с прочими… Им не нравилось, что царь появился из ниоткуда, а другие, напротив, говорили, что так и надо, чтобы он сошел к нам с неба! Мы ничего о нем толком не знали, — призналась Любава. — Он откуда-то отсюда, с восточных земель, как мы поняли по выговору. Но больше ничего. Он много не говорил о себе. Больше — о будущем. А у нас никогда не было будущего, и мы хотели ему верить.

И их наголову разбили соединенные силы князей. Те научились объединяться еще перед лицом тартар, когда стали проигрывать и терять богатые торговые города. Отец Марьи похвалялся доблестью, но Кощей всегда говорил, что их вместе собрали деньги. Никто не любит голодать — особенно владыки.

— Возможно, я смогу расспросить Ивана про его семью, — обнадежила себя Марья. Разговорить княжича не казалось очень трудно: он много говорил и без того, повод ему не нужен был — вроде бы, сегодня он уже начинал рассказывать про своего деда, выстроившего соколиный двор?..

Она вспомнила слова священника: Иван до сих пор не видел Кощея, его охраняли отдельно, где-то рядом, наверное, внизу, как он и обещал. Его стерегли… Да, на случай, если Кощей притворяется, если он сохранил силу, а сам коварно поджидает время ударить. А может, княжича спасали от осознания, что пленник — его брат, его отражение?

Видел ли Кощей Ивана?

Марья встала с края постели, где она сиротливо сидела, подошла к окну. Ее волновало, что никто не прилетает, хотя она предчувствовала появление кого-то близкого, связанного с Лихолесьем. Если она и злилась на Вольгу, сейчас это сошло на нет, она готова была первой броситься ему на шею и называть братом — так она тосковала по Лихолесью и его неспокойной, свободной жизни…

— Не могут они следить за окнами? — встревожилась Марья, вглядываясь в ночь. Ей всюду чудились враги. Ее не так сильно стерегли, возможно, благодаря заступничеству отца, с которым она редко виделась.

— Темень такая, моя королевна, — успокоила Любава. И тут же потянулась, отстранила ее, схватив за рукав: — Ах, летит!

Птичья тень пала в комнату, шумно трепеща крыльями, грянулась об пол. Марья даже вздохнуть не успела, как перед ней стоял знакомый черноволосый юноша — Ворон Вранович, Кощеев соглядатай. Она почувствовала досаду и изумление. Но у Вольги наверняка были свои заботы, и Марья не могла требовать его к себе постоянно…

— Здравствуйте, моя королевна, — прошептал юноша, припадая к ее ногам — соглядатай Кощея был умен, он мигом понял, каким тихим и незаметным надо быть. — Недобрые вести… Нас окружили, и даже заступничество казанского ханства нам не помогает: они сказали, что не станут ввязываться в войну с Китежем, но могут пустить некоторых в свои города.

— Их зажали в Лихолесье? — чувствуя жжение в груди, спросила Марья. — Проклятье…

Они никогда не кормились за счет леса: выбирались ночами, крались в ночные селения. Даже те, кто мог обходиться без человеческой плоти и крови, понимали: нельзя во всем обирать приютившее их Лихолесье, истреблять охотой всех его зверей и птиц. Потому-то они добывали пропитание, занимаясь, просто говоря, грабежом или торговлей с местными, что не сразу хватались за вилы при виде незнакомого купца. А теперь, окруженные со всех сторон, погибли бы от голода рано или поздно. Или — хуже! — прогневали бы Хозяина, забрав у леса куда больше, чем он может дать.