Не горюй о сердце — я скую другое (СИ)

Они не вышли за пределы крепостных стен, но Марье понравилось обходить церкви и рассматривать изображения святых. Ее восхищали не они сами, а труд художников, создавших эти фрески. На них часто оглядывались люди, отвлекаясь от работы. Неподалеку шла стройка очередного храма, маленькие, как казалось снизу, людишки сновали в лесах. Кто-то взмахнул ей рукой — а может, подавал команду другим работникам.

К княжичу здесь обращались почтительно, кланялись ему при встрече, а на Марью поглядывали с любопытством. Она провожала их долгими взглядами, размышляя, не может ли одним из незнакомцев оказаться верный Вольга, приглядывающий за ней.

— Я знаю, что еще хочу показать! — ликующе улыбнулся княжич, подводя ее к неглавным воротам. Стражники из дружины стояли неподвижно, как каменные, а солнце играло на лезвиях их больших топоров. — Здесь пешком доберемся, — остановил он слугу, метнувшегося за лошадьми.

Марья очутилась в небольшой просеке. Заповедная роща, как объяснил Иван. Жалкая тень Лихолесья! Эти деревья не были живыми, не переговаривались — когда ветерок запутывался в листве, раздавались не вкрадчивые шепотки, а какой-то невзрачный шелест. Это только разозлило Марью, покорно идущую за Иваном, заставило ее вспомнить о том, как люди уничтожают все волшебное. Как же там Хозяин, не сожгли ли, не выкорчевали его лес? От тревоги она чуть не споткнулась о корень, вылезший посреди протоптанной тропинки.

Она издалека увидела приземистые домики, небольшую деревянную церквушку. Уже отсюда было слышно что-то — подойдя поближе, Марья поняла: птичий крик, клекот, разговор на непонятном ей чудесном наречии. Выбрав прямую дорогу, княжич перелез через невысокий плетень и подвел Марью ко двору. Был он куда увереннее, чем в собственном доме, так что Марья догадалась, что в Китеже Иван любит больше всего. На птиц же, приблизившись, она поглядела с сочувствием: они сидели под навесом, в своих отсеках, с обвязанными лапами, не позволяющими двинуться. Захваченные в плен, они казались жалкими, но заботились о них хорошо: ни одна из птиц не казалась нездоровой, немощной.

Поздоровавшись с сокольничими, Иван представил им Марью. Она решила ничего не говорить, изображая смущение. Вид стреноженных птиц что-то задевал в ее душе, заставлял сопереживать им, вынужденным развлекать княжеский двор, а не свободно летать в поднебесье.

— Вот здесь мои любимцы, — рассказывал Иван, провожая ее в отдаленный темный угол, к большим ястребам-тетеревятникам, угрюмо громоздившихся на насестах. — Отец, когда был крепче здоровьем, любил с птицами охотиться, я у него это перенял. С детства научился, а когда он занемог, я стал за соколиным двором присматривать. Он для него важен был. Даже мать называл соколицей…

Княжич замолк, неподдельная скорбь нарисовалась на его лице. Марья не помнила, слышала ли что о китежской княгине, но она определенно оставила их мир и обрелась в Прави, как обещали священники.

Марья устало размышляла. Все незаметно складывалось: и сходство, и ласковое прозвище, данное ей Кощеем, видно, подслушанное в семье, и даже его искренняя ненависть к Китеж-граду. Нет, не желание отмстить за обиды нечисти горело в нем, а личное, потаенное. Всех их он использовал для кровной мести, мечтая лишь пробраться в сердце защищенного кремля и найти отца, не выкупившего его из ордынского плена… Раньше Марья считала, татары не сошлись в цене, затребовали еще поверх, но, может, все было проще. Отец оставил его, посчитав погибшим, не стал растрачивать казну на мертвеца…

Ему нашли замену. Даже дали брату то же имя — словно Кощея никогда и не было! Стерли его, уничтожили…

— Вижу, птицы тебе не нравятся, — с заминкой сказал княжич, поглядев на Марью.

Он потянул ее обратно, возвращаться в собственную темницу, и она печально поняла, что с радостью еще поглядела бы на плененных птиц, чем оказалась запертой в окружении приглядывающих за ней девушек. Почему-то они вызывали в ней большие опасения, чем суровые воины, шагавшие за княжичем. Их она понимала, но чего ожидать от столь незаметного врага, притворяющегося заботливым и любезным…

— У моего отца не было сокольничих, мне это непривычно, мой княжич, — произнесла Марья, вкладывая всю обходительность и вежливость, какую наскребла. Ей казалось, она достаточно научилась притворствовать, и Марья надеялась, что это не приестся. — Может быть, со временем я смогу полюбить это место так же, как и вы, — отважно заявила она.

Для чего давать ему надежду, что она когда-нибудь сможет смириться, стать его женой, даже полюбить его? Княжич был еще очень юн, Марья теперь это осознала, и смотрел на нее восхищенно, как и полагается неопытному мальчишке, а у нее это вызывало лишь раздражение. После того как она полюбила Кощея, его ухаживания казались ей нелепыми. Хотя, может, окажись Марья в Китеже в отведенный ей срок, ее бы и очаровал златокудрый княжич…