Не горюй о сердце — я скую другое (СИ)

Поднялась, подошла, пошатываясь. Темные губы Любавы скривились, словно ей больно было стоять рядом с Кощеем; на тонких перстах чернели страшные когти. Она невесомо положила ладонь на бледный лоб Кощея. Марья стояла напротив него на коленях, помогая держаться, не упасть… Он едва дышал — тихо, со свистом.

— Чернобогу только кровью можно отплатить за его избранника, — прошептала Любава. — Это старый ритуал, древний, лет ему столько же, сколько первому человеку. Дайте мне гребень, Марья Моревна! — отчаянно сказала она, на что-то решившись.

Так говорили только те, кто готов умереть. Впервые — так громко и смело.

— Ты не… Я… — Марья задохнулась. Она без раздумий отдала бы жизнь ради своего мужа, но Кощей не стал бы жить без нее, в пустом мире, в котором у него не осталось ни любви, ни мести.

Однако пожертвовать другом…

— Вся нечисть в долгу перед вами, — сказала Любава. — Китеж был нашим злейшим врагом. Спасибо, что были добры ко мне, моя королевна, — улыбнулась ведьма, светло, ярко, как будто они не прощались.

Марья прикрыла глаза. Люди и нечисть никогда не уживутся. Пропадет Китеж, вырастет другой великий город с церквями и колокольнями. Она вспоминала, что ей показывал, раскрывал Алатырь. Им нужно уйти… Все это было бессмысленно, как и провыл в отчаянии Иван. Они не погасили вражду, война никогда не закончится.

Любава взяла у нее гребень и, отвернувшись от Марьи, чтобы не мучить ее пустеющим взглядом, вонзила острые-преострые иглы себе в грудь, легко проткнувшие плоть. А Марья склонилась над Кощеем, губами ловя последнее дыхание повелителя нечисти.

========== 11. Волк ==========

Не было в мире сечи ужаснее этой. Может, конечно, и случались раньше, во время первой войны с татарами, когда они нахлынули бесчисленными ордами на подставившую мягкое брюхо русскую землю, но для китежского князя Ивана это поле битвы было первым и единственным, что он видел в своей недолгой запутанной жизни. Ему захотелось тут же зажмуриться. Он как в тумане различил, что тела простираются далеко, до самой реки. Тяжелый, кровяной мерзкий запах витал над поляной перед Смородиной…

— Если есть тут живой кто — отзовись! — зычно крикнул Иван, хотя Василий хмуро предостерегал его этого не делать. — Что здесь случилось? Кто побил это войско великое?

Отозвался ему хрипло кто-то, какой-то человек, которого Иван не видел за лежащими телами:

— Все это войско великое побила Марья Моревна, прекрасная королевна, жена Кощеева…

Иван спешился, подошел. Положил руку на меч, но не доставал его. Перед ним, привалившись спиною к опрокинутой повозке, сидел воин — не из Китежа, так, должно быть, из тех, что отправились воевать с князем Всеславом?.. Успокоился Иван, выдохнул, оглядел уцелевшего — тот откинул шлем, весь был в запекшейся крови, изрезанный ранами. Светлая борода слиплась, а доспех с выбоинами, ни на что уже не годный.

Слова о Марье взволновали князя, но он внимательно поглядел на воина:

— Как имя твое?

— Волк, — усмехнулся тот иссохшими губами.

— А чей ты будешь?

— Свободный я.

— Наемник, значит, — презрительно цыкнул Василий. Он людям, что сражались ради денег, никогда не доверял.

Волк кинул на него насмешливый взгляд, какой-то хитрый, с мелькнувшей золотистой искрой. Ивану это не понравилось, слишком преобразилось лицо воина — от усталости до вспышки неведомого огня. И не удивился он, когда Волк вполне крепко встал на ноги, и его осветило закатное солнце, подпалив светлые волосы и заставив засиять.

— Знать хотите, что здесь случилось? — спросил он, взмахивая рукой. — Ушли они.

— Кто — ушли? — изумился Иван.

— Нечисть ушла. На Ту Сторону, — подсказал Волк. — В Навь. Явилась в бой Марья Моревна, великая королевна, и созвала Лихолесье на последний бой. Такой крик стоял — не приведи боже… — Голос его играл, переливался, как у старого сказителя, бренькающего на гуслях вместе с текучими словами. — Не хотели они уходить, да уж приходится, когда весь мир людской на них ополчился. Дрогнул Исток, Алатырь в беде — вот и в мирах переполох. Она им дорогу открыла, Пограничница. Смилостивилась.

Иван растерянно молчал. Сказка, старая легенда — но никак не быль. Не могла нечисть незаметно рассеяться, раствориться. Но он осматривался и видел лежащих на поле людей — обычных воинов, сгинувших в борьбе с кем-то невообразимым, опасным, хищным. У одного рука отгрызена, у другого — метины когтей на лице, а третий упал с грудью, развороченной колдовской силой.

— Вижу, тебе мои слова про нечисть не нравятся, брезгуешь, — хитро прищурился Волк. — А что же ворожея при себе держишь? Или если он в ошейнике — так можно?

Василий глубоко вдохнул, зверея от ярости. Не нравился ему этот наглый человек, играющийся словами, перебрасывающийся ими, как ножичками — Иван видел таких искусников на ярмонке. Сам не поранится, но ежели в кого другого попадет…

— Можешь пойти со своим народом, — искушающе протянул Волк. — Видишь — мост? — указал куда-то дальше. — Недолго простоит, решайся! По Калиновому мосту да через Смородину-реку… Свобода — она поет, а ты не слышишь. Так и будешь ходить, как щенок на веревочке.