Не горюй о сердце — я скую другое (СИ)

Иван не остановил бы войну. Он смотрел на Кощея со страхом и отвращением, теперь — с незамутненной яростью. На Василия, неловко застывшего за его спиной, — не глядел вовсе. Словно он погиб там, под дверями княжеских покоев.

— Твой город уже мертв, брат, — холодно сказал Кощей. — Как и наш отец. Я всего лишь… навожу порядок. Смотри.

Это было его наказание — безмолвно наблюдать. Как и всегда.

Иван попытался броситься, но Марья сразу встала на его пути, хмурясь. Загородила собой и ведьму, и мужа. Легко отбила удар его длинного кинжала, почувствовав отдачу, но торжествующе усмехнулась: у княжича были и сила, и злость, и даже умение — но ему не хватало воинского опыта, смотрел он точно туда, куда собирался ударить. Отогнав его на пару шагов, Марья расхохоталась:

— Где же твоя сила Белобога? Где благословение его? Я вижу лишь мальчишку, который едва взял в руки нож!

Марье хотелось сразиться с кем-то. Разогнать кровь. А может, и правда было любопытно, что же в княжиче такого особенного, почему о нем предрекают чудесные вещи, похожие на стародавние былины о всемощных богатырях… Но Иван не мог ее сразить, пятился, отступал — и изумленно смотрел на свои белые руки, не веря, что проигрывает какой-то девице.

Волны выплеснулись на улицы, пробежали широко. Марья издалека видела, как выбегают из домов люди, несутся к кремлю, стоявшему на возвышении острова… Примечала, как сбиваются стаями, как тащат детей — своих и чужих. Ревя, волна волокла обломки домов и плетней, бурлила, наступала людям на пятки. Поднялся дикий ветер, в небесах загремело, и Китеж содрогнулся снова, до основания. Дыхание Марьи перехватило, когда она поняла: город уходит на дно озера.

Неожиданно ударила другая сила, закружила. Вода встала, наткнувшись на невидимую преграду, наполовину не дойдя до кремля. Там, где темнели окраины, опрятные невысокие домишки ремесленников и скотоводов — теперь бушевали вода и смерть.

— Я тебя ждал, старик! — рассмеялся Кощей, и Марья подумала, что он обезумел, но оглянулась и увидела по ту сторону от мужа появившегося из башни отца Михаила.

Священник прикрывался рукой и медленно шагал к ним, колеблемый ветром. Буря рвала одежду. Но заслон, несомненно, поднятый им, с трудом стоял, противясь воле Кощея. Он тоже был упрям — хотя глаза горели отчаянно, как у идущего в последний бой. Следом за ним выбежало несколько дружинников, нацеливших копья на Кощея, но их опрокинул мощный порыв, сорвал со стены, как сухие листья. С криками они полетели вниз, но Марья смотрела на отца Михаила, будто бы озаренного сиянием, похожим на то, что рассеивалось возле Истока.

— Расстроен, что не получилось убить меня? — жестоко грохотал Кощей. — Чего стоит твоя сила против ярости, что я копил годами? После всех мечтаний? Она лишь труха. Все, что ты добился, утонет с этим городом.

— Ты нежить! — отчаянно крикнул отец Михаил, и в уверенном гулком голосе священника Марья услышала страх. Он глядел на взбесившиеся волны, и что-то запредельно горькое было в его взгляде. Должно быть, в Китеже и у него были родные и любимые люди… Губы отца Михаила, и впрямь показавшегося старым и разбитым, сухо шевелились — он умолял своего бога о помощи.

— Какая разница, кто я, если я победил? — усмехнулся Кощей. — А ежели я не прав, так пусть Белобог меня остановит!

Любава ахнула от такого святотатства. Священник содрогнулся, будто по нему наотмашь ударили тяжелым кузнецким молотом. Вскрикнул совсем тихо, жалобно. Что-то сломало его, прошлось по костям, и Марья услышала отчетливый хруст — волосы на шее зашевелились. Он упал — груда одежды, поповский белый балахон, расшитый крестами. И раздался мощный шум хлынувшей воды. Кощей ликующе смотрел, как люди, поверившие в чудесное спасение, сметаются упавшей волной и бьются о дома, по крыши вмиг очутившиеся в воде, как они захлебываются и молотят руками, пытаясь спастись.

— Прекрати это, Марья Моревна! — взмолился Иван, но смотрел он не на брата, а на нее, только на Марью, оцепеневшую от этого пронзительного вопля. Мир его рушился. Весь мир, что он знал. Княжич попытался схватить ее за руку, но отпрянул от вспыхнувшего клинка. — Только ты можешь его остановить, только… Посмотри, сколько людей гибнет зазря, из-за его старой мести! Они здесь ни при чем! Вчера они праздновали и веселились, а теперь? Они не заслужили… Пощади…

На ее милость он рассчитывал? На то, что сердце ее оттает, еще не оледеневшее, способное кого-то любить? Но одно дело — любовь, а совсем другое — война и кровная месть. Иван, ни разу не испытавший оружие в настоящем бою, этого не понимал…

И Марья посмотрела на распятый Китеж, вспомнила белые шрамы своего мужа, то, как он с воплем просыпался по ночам и бродил из угла в угол, не способный успокоить старые душевные раны. То, что всегда таилось за его мягкой усмешкой. Боль, кровь, отчаяние. Вспомнила, как казнили и сжигали нечисть. Сплетни Любавы о тех, кто не добрался до Лихолесья.

— Пусть тонет, — прошептала она.

Иван завыл, как отчаявшийся зверь, угодивший в охотничью ловушку.