Не говори, что у нас ничего нет

Остальные кричали примерно то же самое, но выкрики перешли в усталый плач. Они сидели на площади уже больше пяти часов, и Ай Мин сломалась только сейчас — она вспомнила об обещании, которое дала отцу, и не понимала, как Ивэнь может быть готова пожертвовать своей жизнью и жизнями других. И за что? Чтобы удержать площадь Тяньаньмэнь, которая никогда им и не принадлежала.

— Строимся, строимся в шеренги по десять…

— Батальоны, стройся! На плечо!

Ай Мин взялась за руки с Ивэнь и со стоявшей рядом крошечной девушкой. На площади еще оставались тысячи, быть может, десятки тысяч студентов. Неуклюже поднялись знамена университетов, дрожа, точно уже падали. Ивэнь и Ай Мин попали не в свою колонну и в итоге шли под флагом Бэйда. Вот первый и последний раз, подумала Ай Мин, как я в рядах Пекинского университета. Все достижения, которых она когда-то жаждала, сейчас казались бесконечно далекими — то были устремления совершенно другого человека.

На площадь въезжали танки, земля гремела и тряслась. Вокруг раздались отчаянные крики, Ай Мин обернулась — и увидела место, где раньше стояла Богиня демократии. Статуя была легкая, почти воздушная. Солдатам, тупо подумала Ай Мин, чтобы ее опрокинуть, и танков не надо было. Они бы это и голыми руками смогли. От танков и вертолетов по-прежнему все сотрясалось, словно сам бетон рвали на части. Они что, парад теперь устроят? — подумала она. Между тем солдаты напирали с обеих сторон, сгоняя студентов в узкий живой коридор. Ай Мин увидела, как солдат бьет молодого человека перед ней дубинкой. Шедшая за ним девушка развернулась и плюнула солдату в лицо. Но все же шествие неумолимо двигалось вперед. Люди вокруг нее рыдали. Впереди колонны предводители студентов затянули «Интернационал»[18]:

Вставайте в бой, рабы!
Не говори, что у нас ничего нет,
Мы победим, весь мир мы обретем.

Солдаты стояли и таращились.

Студенты покинули площадь. Они с Ивэнь откололись от шествия и пошли домой. Оторопев, они пробирались окольными путями, держась подальше от стрельбы. К тому времени, как они добрались обратно в переулок, уже взошло солнце и небо было белым.

1

День за днем они ходили по больницам в поисках Воробушка, но наконец, спустя три недели, Ай Мин отказалась притворяться. Вместо этого она предоставила матери ходить по больницам в одиночку, а сама сидела в своей комнатке, неотрывно глядя на кипу бумаг, склеенных липкой лентой в книжку-гармошку. В развернутом виде сочинение Воробушка свисало по обе стороны стола до самого пола. В этой музыке, подумала она, записано то, что отец никогда собственными ушами не слышал, у него не было доступа даже к скрипкам — не говоря уж о роялях. Музыка существовала лишь в его воображении — а теперь и тут, в тишине, на бумаге. На обороте он вывел цитату: «Красота оставляет отпечаток на разуме. Не одно мгновение уже кануло в прошлом, и их не вернуть, но мы с тобой знаем, что они были». День прошел, и сумерки превращались в тьму. Кто-то постучал в стекло, и Ай Мин подняла глаза, ожидая увидеть мать, но это оказалась Ивэнь — до невозможности бледная и до невозможности красивая.

— Ай Мин, госпожа Сунь меня за тобой послала. Кто-то ищет твоего отца и позвонил на телефонную станцию.

Лицо Ивэнь кого-то — или что-то — ей напомнило. Но что? Ах, держать твои бы руки! Ах, пойдем, пойдем со мною…

— Ай Мин, дай мне руку. Пошли вместе.

Ай Мин принялась было складывать отцовское сочинение, но затем бросила и оставила его как было. Оконная рама царапала ее голые ноги, пока она лезла на улицу, и Ай Мин задумалась, не выросла ли до чудовищных размеров. Чего бы она ни касалась, все это казалось непропорциональным в сравнении с ее телом. Бетон снаружи под босыми ногами оказался теплым — жар, прожигавший тело и исчезавший в воздухе.

Они пошли к госпоже Сунь; районный телефон, как правило, стоял на окне ее квартиры. Теперь же его занесли внутрь. «Для безопасности», — как раз пояснила госпожа Сунь, таща Ай Мин за руку в комнату. Там теснилось чрезмерно много мебели, а еще дедушка Сунь, бабушка Сунь, племянник, сын и внуки семейства Сунь, но все они подались назад, подальше от Ай Мин, словно та была неприятным, дувшим с пустыни ветром. Появилась госпожа Сунь и решительно повела Ай Мин к телефону. Трубка в руках Ай Мин была скользкой, словно вспотела. Она поднесла ее к уху и сказала:

— Слушаю.

— Алло? — у звонившего был приятный, мелодичный голос. Шанхайский акцент у него был странный — как бы слегка выцветший. — Мне нужен товарищ Воробушек.

На стенах словно отросло пятьдесят пар глаз. Самый младший из внуков госпожи Сунь бочком подобрался к Ай Мин и обнял ее колени.

— Моего отца нет дома. Извините, а кто звонит?

Человек сказал, что его зовут Цзян Кай, что он звонит из Гонконга и что он пианист. С тем же успехом он мог общаться с ней шифром — его слова не произвели на Ай Мин ни малейшего впечатления.