Не говори, что у нас ничего нет

— Ты что, издеваешься? Если она дотуда-то доберется, дальше — делать щедрое подношение пресветлой Си-ван-му, повелительнице Запада, — это говорил киномеханик Бан.

— А как насчет того, чтобы устроить ей проезд через Стамбул? Она говорит, что хочет в Канаду.

— В Канаду?

— У Воробушка там есть друг. Музыкант, — Большая Матушка помедлила. — Был друг.

Ай Мин, не моргая, глядела на залитую ярким светом комнату. По правде говоря, будущее внушало ей ужас. Никогда ей не учиться в Пекинском университете, никогда не повторять за Ивэнь, не вступить в Коммунистическую партию и оттуда потом не выйти, не принести цветы на площадь Тяньаньмэнь. Ай Мин сдала письменные вступительные и набрала высокий балл, но когда пришли результаты, сказала матери, что не хочет — не может — остаться. Лин, казалось, была вовсе не удивлена. «Твой отец хотел, чтобы у тебя был выбор», — сказала она. Но что, если все это было ошибкой? Что, если ей просто не хватило смелости? На то, чтобы и дальше жить в Пекине, потребовалась бы смелость. Мать уже уволилась с радиостанции и переехала обратно в Шанхай, к Старой Кошке. Ай Мин боялась, что жизнь, которая вроде бы расстилалась впереди, вдруг замерла и повернула назад. Что она вечно будет нести ее назад.

Она думала, что плачет беззвучно, но в комнату вошла Завиток. Завиток была красива и грациозна, как писаное слово, но всякое слово было легко стереть. Когда-нибудь, подумала Ай Мин, не в силах совладать с потоком чувств, я открою глаза — и никого из вас не будет, а я останусь совсем одна. Завиток погладила ее по голове. Когда двоюродная бабушка смотрела на нее — что она видела? Неужели я правда лишь конструкция? Неужели когда-нибудь кто-то станет конструкцией в форме меня, моей копией?

— Я так боюсь, тетя Завиток. Я так боюсь быть одна.

— Обещаю тебе, Ай Мин, со временем станет легче.

Она заснула, а когда она снова проснулась, было уже темно. В ночи кружили голоса Завитка и Большой Матушки.

— А лагерь, из которого сбежал Вэнь…

— А я тебе разве не рассказывала? — сказала Завиток. — Он вернулся туда на него посмотреть, а тот исчез. Целый лагерь поглотила пустыня, как никогда и не было.

— А помнишь…

От того, как Большая Матушка заговорила было и осеклась, у Ай Мин зашлось сердце.

— Дом народного отдыха «Красная гора», — сказала Завиток.

Большая Матушка что-то пробормотала.

— Шанхай во время оккупации, — сказала Завиток. — Зеленая шапочка, которую ты связала Воробушку. Слова «Жасмина». Старая Кошка. Да Вэй и Четвертое Мая. Чжу Ли храпит у нас в хижине и спихивает тебя с кровати.

— Четыре вдовушки, твои соседки.

— Мальчик, который вел слепых музыкантов, рука к локтю, локоть к руке. И мы трое идем через всю страну.

— Столько детей, — сказала Большая Матушка.

Ай Мин услышала, как на стол поставили чашку.

— Вы же вернетесь жить со мной, да? Вы с Вэнем.

— Ты нас захочешь выгнать, да не сможешь, — ответила Завиток.

— Она была хорошей девочкой, — сказала Большая Матушка. — Храброй девочкой.

Завиток напевала обрывок мелодии — кусочек бесконечной сонаты Воробушка. Большая Матушка взяла слова из «Песни холодного дождя» и «Из дальних мест» и присоединилась, запев их под музыку Завитка. Мотивы были из песен и стихов, которые Ай Мин наполовину узнавала, песен, которые пел ей в детстве отец. Гармония была богатой — и вместе с тем надломленной, поскольку обе певицы успели уже так сильно постареть, и они столько всего любили и со стольким простились; и все же музыка и контрапункт к ней — оставались. «Судьбой тебе назначено вернуться, — пела Большая Матушка, — в вихрящейся пыли, неудержимо поднявшись, как туманы на реке».

Ай Мин сидела на постели. И слушала.

* * *

Ай Мин везла с собой маленький чемоданчик. В начале пути он был тяжелый и битком набитый, но мало-помалу пустел — по мере путешествия, которое заняло больше трех месяцев.

Пожилая дама, что некогда была переводчицей, встретила ее на киргизской границе и проводила до Стамбула.

Из Стамбула Ай Мин вылетела в Торонто.

В чемодан она положила одну смену одежды, зубную щетку, полотенце, мыло и термос с чаем; фотографию Чжу Ли, Кая и отца; письмо от Ивэнь. Она чувствовала себя Да Вэем, плывущим за океан, контрабандистом с фрагментом шифра. Отцу ее так и не выпало возможности пересечь границу страны.

Я все это сделала для родителей, подумала она, и для себя. Могло ли такое быть, что все в жизни с самого начала предначертано? Этого Ай Мин принять не могла. Я забираю эту запись с собой, подумала она. Я ее храню. Даже если все повторяется, все равно не в точности так же. Вэнь Мечтатель сказал: она могла бы взять имена погибших и спрятать их, одно за другим, в Книге записей, рядом с Четвертым Мая и Да Вэем. Она населит этот вымышленный мир подлинными именами и подлинными деяниями. Они будут жить дальше — опасные, как революционеры, и неуязвимые, как призраки.

В Торонто она дождалась, пока моя мама ей позвонит.

В Ванкувере я протянула руку и взяла у нее чемодан.