Не говори никому

Кладу руки на грудь Семена, отталкиваюсь от него, встаю на все еще нетвердые ноги и спешу поднять раскиданную одежду. Мороз заковывает в сети, я начинаю дрожать, потому что в его объятьях было уютно, там я пряталась и грелась. Засовываю в рукава руки, надеваю свитер, поднимаю прохладную шумную куртку, натягиваю на себя и дергаюсь от проникновенного инея. Лазарев поправляет воротник куртки, натягивает шапку и ждет, когда я впопыхах напялю шапку и перевяжу шарф. Все это время мы отчаянно молчим, лишь короткие взгляды говорят о многом, чего страшимся сказать.

Надо же додуматься — заняться сексом прямо посреди леса зимой! Что же ты делаешь со мной, Лазарев?

Дергаю один конец шарфа и пыхчу, как чайник, ведь завязала как попало. Он замечает, подходит, останавливает мои махинации, отбивая руки, и перевязывает по своему усмотрению шарф.

— Спасибо, — кидаю угрюмо и, развернувшись, следую в том направлении, откуда доносились голоса. Позади слышится разочарованное шипение.

Дура. Дура! Нужно было сбежать сразу же, остановить его и не дать этому свершится! Черт, черт, черт! Спотыкаюсь на каждом шагу, тяжело бухчу, глядя вдаль, выискивая средь белизны силуэты детей и друга Семена. Не удивлюсь, если на мой зад в данный момент времени пялится он!

Ты посмела его подпустить к себе, Катя, только неужели ты рассчитывала, от этого станет вам легче? Двадцать пять лет, а до сих пор думаешь как ребенок. Я права. Ребенок, если хочет игрушку, он ее получит, когда для него «нет» что «да», разница остается лишь в том, насколько правильно ему дали понять тождества.

Скрип за спиной слышится отдаленно. Ну и хорошо, я не вытерплю его общество в эти позорные минуты. Хотя бушевание неги никак не сходит. Давит и доводит до негодования. Увидь меня здесь Артур, он бы сказал и до смешного поводил пальчиком: «Мама, как тебе не стыдно!» Мне стыдно и одновременно все равно.

Выхожу к разветвленным дорожкам и вижу трех людей, двинувшихся ко мне навстречу. Меня заносит назад, и наталкиваюсь на стену, в которой утопаю. Мельком оборачиваюсь, как бы давая понять, не стоит говорить никому о том, что там случилось. Пусть это останется там.

— Мама, а мы вас потеряли! — радуется сын, и иду к нему, обнимая свою маленькую любовь. Как же я могу его променять? — Дядя Ник нас чуть не съел, а еще научил, как правильно нужно подбивать других на ватрушках.

— Артур!

— Это дядя Ник нам показал! — жестикулирует в сторону юноши.

— Учит вас не тому, чему надо, — мотаю головой, подняв голову. — В следующий раз его подбейте. Может механизм где-то затормозил в голове, и его нужно на место вставить.

— Спасибо, я лишь советчик. Такое не практикую. — Галкин приглядывается к нам двоим, ко мне и Семену, странно почесав подбородок. Я цепенею. Неужели на моем лбу написано, чем мы занимались? — Хм. У тебя шарф перевязан по-другому. А у Семена…шапка левой стороной надета.

Сжимаю губы, затем приоткрываю рот, но я так ничего и не говорю.

— Ой, монстр, просто помолчи, — предупреждает Семен и обходит меня, неся на руках Варю, обвившую его шею. Тепло разлилось в районе сердца от осознания, что этого ребенка не ставят на последнее место. Как же тяжело дать понять это другим родителям. — Чего вы распереживались? Видите, с нами все в порядке.

— С нами ничего не случилось. — Крепче притянула к себе Артура.

Кажется, Никиту это не убедило, стреляя в нас шаловливые взгляды. Ненавижу черту людей, которые любые мелочи переворачивают с точностью правды. Он очень напоминает Оксанку: настырную и вездесущую нос, — думаю, они бы поладили.

— Ладно, — хлопаю по бокам бедер. — Мы, наверное, поедем домой. Еще много дел у нас.

— Как жаль. Я думал забрать Варю к себе и оставить вас двоих одних.

В ответ прилетает удар в плечо от Семена.

— Ауч! Это шутка. Дурацкая шутка, братан.

Качаю головой. В каждой шутке есть доля правды. Звучит крайне иронично.

— Увидимся в следующий раз, ребята. Пока Варя. До понедельника.

— До сфидание, Ефкатерина Фладимирофна. — Ее небольшое искажение звука «в» вызывает умиление, так что я не сдерживаюсь и радушно шлю ей воздушный поцелуй. Маленькая девчушка ловит и сохраняет на память.

Прохожу мимо них, сын прощается с Варей, а низкий голос ее папы проникает в вены, заседая надолго:

— Твой поцелуй я уже получил, — шепчет. — Пока этот раунд за тобой, Снежная Королева. Но белый флаг еще не скоро поднимется над нашими головами.

Бросаю стойкий взгляд, отсчитываю несколько секунд прежде, чем отвернуться и пойти дальше. На достаточном расстоянии я все же могу расслышать часть сказанного, обращенного к Лазареву:

— Вы оба будете страдать…

Боже, как же он прав.