— А где ты видела, чтобы любой человек прожил без них? Черт, да я только с ними понимаю, насколько моя жизнь не кажется гребанным лузером, — повышает голос, при этом оставляя пикантность хрипотцы. — Это напоминает американские горки, на которых открываешь другие падения и взлеты.
Постепенно прикрываю глаза. Внутри создается миллион противоречий, не связующих с очевидным.
— Пора открыть глаза, Катюша.
Обхватывает ладонями мои щеки, и я распахиваю веки, вглядываясь в ясность дня, обрамляющий нитями паутины. В уголках глаз собираются микроскопические морщинки, позволяя заострить его взгляд. Вблизи он кажется до одури соблазнительным, ему подвластно очаровать любую представительницу пола и стать ее шансом наступить на грабли, но, чудесным образом, я оказалась ею. Я тону в водовороте неспокойного океана.
— Чего ты хочешь?
Перед глазами его образ начинает расплываться от подступающих огненных слез, моргаю пару раз, но туман не проходит, а срикошетит парадоксы об плитку пола.
Безжизненно мотаю головой, потом чуть дергано и, решив не вдаваться в опрометчивость, проскальзываю под его рукой, стремясь как можно дальше оказаться от Семена. Мне надо побыть одной; я должна понять себя.
Стою, как вкопанная, довольствуясь минутами блаженства. Не знаю, куда деть руки, потому что, кажется, стоит докоснуться до него, и все превратиться в пепел.
Нежность туманит разум, сосредотачивает рецепторы на одном — заполонить пустоту живописностью. Он завладевает нижней губой, посасывает ее и прикусывает, вызывая сдавленный стон. Низ живота взрывается от медового вкуса его губ, в котором сочетаются мята, малина, лес, видимо, от того, что нас ото всюду окружают кроны могучих деревьев, порождая ощущения воссоединения с природой. Мужчина на мгновение отстраняется, надрывно дышит и заглядывает в глаза, пытаясь изучить мое выражение лица. Поднимает руку и невесомо гладит бархатистую кожу щеки большим пальцем. Дымка окончательно выстраивается стеной. И я, пользуясь своей хмельной решительностью, припадаю к его рту, обхватываю за шею и тяну на себя, пробираясь языком сквозь приоткрытые губы.
Дамбу прорывает без возможности восстановить.
Нас завладевает лютая похоть вперемешку с одичалостью, потому что по-другому назвать контакт наших губ нереально — мы вгрызаемся, в унисон стонем, соединяя языки в сумасшедшем танце. Чертова одежда начинает до дискомфорта тереть, жар проникает под слой кожи, течет в жилах, распаляя каждую клеточку в каком-то забвении.
Семен толкает меня, впечатывает снова в ствол дерева, не останавливаясь ни на минуту. Обхватывает под бедра, приподнимает, и я обвиваю его ногами, лишь бы ощутить намного ближе к себе. Принимаю игру с остервенелым озорством: издеваюсь, дразню, довожу его до белой горячки. Господи. Его язык касается моего неба, электризуя еще больше проклятые нервные окончания, по ощущениям мерещиться, словно между нами высекается молния, драконя последние попытки все остановить. Только темная сторона моей личности вовсе не желает прерываться.
Ей нужно его целиком.
Прикусываю нижнюю губу мужчины, на что получаю утробный рык и увеличивающийся в его штанах член. Меня заводит сильнее, трусики промокают до последней ниточки, и понимаю, одежда здесь лишняя. Она всегда была лишней, если мы оказывались вместе.
Семен тянет собачку вниз, расстегивая мою куртку, помогаю ему развязать мой шарф, стянуть с головы шапку, точно повторяя и с ним, затем летят в снег. Поцелуи становятся жалящими, саднящими от постоянного старания получить преимущество в борьбе. Увы, пока что я остаюсь позади него, но это не дает усомниться ни в чем. Ни в себе. Ни в нем. Ни в