Не говорите Альфреду

– Я беспокоюсь не о вас. Это она может вас полюбить. Она сказала мне, что подумывает о том, чтобы стать конкубиной.

Он покатился со смеху.

– Не в моем гареме, смею вас заверить. Да ведь она только на два года старше Сиги… а по умственному развитию и вовсе в два раза моложе.

– Однако это никакая не гарантия, правда?

– С моей стороны это гарантия. Так уж получилось, что меня не привлекают дети… Во всяком случае, пока. Без сомнения, это возникнет как один из ужасов старости. И мне не нравится ощущение греха.

– Я полагаю, оно добавляет пикантности.

– Чрезвычайно, если дурачишь какого-нибудь старого зануду, с которым вместе учился в школе. Но соблазнить Норти – это означает причинить ей вред, а также нажить себе неприятности. Я обожаю ее и ненавижу неприятности. Нет, мы должны выдать замуж Норти за Филипа – я над этим работаю. Если он думает, что я за ней ухаживаю, и если кажется, что она к нему остыла, то это, учитывая человеческую натуру, может принести желаемый результат. Филип уже достаточно долго вздыхает по Грейс, это становится скучным. Таким образом, надеюсь одним выстрелом убить двух зайцев.

Меня все это не вполне разубедило, но больше мне было нечего сказать. Был еще один погожий день. (Когда я мысленно оглядываюсь на наши первые месяцы во Франции, то кажется, будто мы наслаждались непрерывным бабьим летом.) Мы с Валюбером сейчас пересекали край Сена и Марна, где все имеет огромные масштабы. Аллеи тополей устремляются к безбрежным горизонтам и опоясывают землю; по окаймляемым ими дорогам крупнейшие, белейшие лошади везут повозки, груженные свеклой размером с футбольный мяч. Каждая ферма со своим basse-cour [85], псарнями, коровниками, конюшнями, амбарами и сараями занимает место, которого хватило бы для целой деревни. Земля дышит процветанием; преобладающий цвет в это время года – золотой.

– Это поле битвы на Марне, – произнес Валюбер, – где тысячи молодых мужчин были убиты в четырнадцатом году, в такие же дни, как этот, чуть ли не прежде, чем смогли осознать, что находятся на войне. Уланы со своими пиками, кирасиры, сверкающие начищенными доспехами, вступили в бой верхом на конях. Те сражения больше напоминали рыцарский турнир, чем современную войну, – читать о них сейчас все равно что о битве при Азенкуре или Креси. Сложно поверить, что они произошли на памяти нынешнего поколения и что все еще живы много известных нам людей, принимавших в них участие.

Мы приехали в деревню из выбеленных домов с красными и темно-синими крышами, расположенных вокруг церкви двенадцатого века.

– У меня есть дядя, он был ранен здесь, в Сен-Супле. Когда дядя поступил в госпиталь, ему сказали: «Вы участвовали в битве на Марне». Он был в совершенном изумлении. Дядя помнил, что видел нескольких немцев вокруг постоялого двора через дорогу, а потом его сразила пуля, но он понятия не имел, что участвовал в чем-то таком важном, как сражение.

– Ватерлоо в описании Стендаля похоже на это – обыденное и нестрашное.

– Я люблю этот край, но теперь, когда приезжаю сюда, мне становится грустно. Мы должны смотреть на него внимательно, потому что лет через десять он станет совершенно иным. Не будет больше пшеницы или куч навоза, крестьян в синих комбинезонах, лошадей и телег… Ничего, кроме мотористов на тракторах и грузовиках. Деревья исчезают с пугающей быстротой. В прошлый раз, когда я ехал по этой дороге, вдоль нее росли яблони. А теперь вы видите пеньки. Какой-то почитатель художника Бернара Бюффе поставил вместо деревьев эти телеграфные столбы.

– Все равно здесь пока очень красиво, – произнесла я. – Я не видела тех яблонь, поэтому не горюю о них так, как вы. Когда приезжаю в деревню, всегда недоумеваю, как мы можем жить в городах, – это кажется просто безумием.

– Уверен, вы так не думали, когда были в возрасте Норти.

– Когда была в возрасте Норти, я как раз жила в сельской местности и думала лишь о том, как бы перебраться в Лондон.

– Естественно, молодым людям нужна городская жизнь, чтобы обмениваться идеями и видеть, что делается в мире. Позднее ритм жизни замедляется, и мы стремимся к мирным наслаждениям вроде садоводства или просто сидения на солнышке. Лишь немногие молодые люди чувствительны к красоте, вот почему так мало поэтов.

– Да. Но сейчас почти невыносимо думать о том, что человек упускает, находясь в городе. Между тем дни и месяцы пролетают мимо. Плохо узнавать времена года лишь по цветочным и овощным магазинам.

– Я бы назвал это неблагодарным с вашей стороны. Ведь ваше посольство расположено в лесу.

– Да. Однако наш оксфордский дом – нет.

– Когда вы родились?

– В тысяча девятьсот одиннадцатом году.