Не играй с огнем, девочка, или Ведро воды тебе на голову!

— Я как будто стала другим человеком. Значимой сама по себе, понимаешь? Без мужчины, без необходимости ублажать кого-то. Всем тем, кто приходит, нужна именно я.

— Твой дар, — поправила я, но она лишь отмахнулась. — Ладно, ладно. Ты теперь святая и все такое. Но Мила все еще твоя дочь. Найдется в твоей святости место для нее?

Елена вдруг нахмурилась, а затем принялась расстёгивать пуговицы платья.

Елена коротко выдохнула, а затем принялась расстёгивать пуговицы платья. Когда показалась кожа, сначала я подумала, что там ожоги. Но по мере того, как она обнажала тело, у меня все шире раскрывался рот.

— Что… это?

— Это моя жертва. Пресветлый сказал, что ничто не дается просто так.

Жертва? Я нахмурилась, пытаясь понять, что она имеет в виду.

То, что я приняла за ожоги — было нанесенными рыжей краской узорами.

— И что это значит? — судя по тому, как странные изгибы линий уходили за плечи и бока, они были нанесены буквально везде. Не сама же она себя так разукрасила?

— Я хочу превратить их в шрамы. Это будет гарантия того, что я не вернусь к старой жизни… — Елена осеклась, должно быть, вспомнив, что ничего мне не рассказывала о своей «старой жизни».

Это Пресветлый ее надоумил? Да он ей просто голову промыл! Насколько вообще нужно быть отчаявшейся, чтобы согласиться на такое?

— А себе он шрамы не хочет?

— Так и думала, что ты не поймешь, — протянула сестра и, опустив глаза, принялась застегивать платье.

Я только и смогла издать беспомощный стон и прикрыть лицо руками. И вот как теперь отдавать ей ребенка? Да они и Милу изувечат такими темпами. Знать, что сама лично отдала племянницу на растерзание сумасшедшим, и жить потом с этим?

— Ты спятила… — как можно спокойнее подытожила я.

— Ты представить себе не можешь, как я ненавидела все, что со мной происходило! — с жаром воскликнула она. — И если, чтобы начать новую жизнь, нужно отказаться от красоты — да пожалуйста! Да я глаза себе была готова выколоть, только чтобы не возвращаться обратно!

От горечи и искренности ее слов комок вставал в горле и начинало щипать глаза. Я уже ничего не могла изменить, но упрямо продолжала пытаться переубедить ее:

— А как же доктор Ричард? Мне казалось, что ты влюблена в него. И он тоже к тебе был неравнодушен…

Она недовольно поджала губы:

— Он… да. И я тоже, — она замолчала, а в воздухе повисла недосказанность.

— Вот видишь… — попыталась было вставить я.

— Он тоже мужчина! — она сказала с таким жаром, словно пытаясь убедить не только меня, но и себя. — И это все одно и то же. Греховное, плотское, порабощающее…

— Пресветлый тоже мужчина, — напомнила, но нарвалась лишь на очередную отповедь.

— Это другое. Он возвысил меня. Дал новый смысл в жизни. Теперь я другая. Я нужна людям.

— Ты нужна дочери, в первую очередь, — я вздохнула, не зная, как переубедить ее, пока она еще не «разукрасила» себя окончательно.

— Зато теперь я могу ее хоть чему-то научить, — искренне улыбнулась я. — Я правда по ней соскучилась.

«Что-то незаметно…» — раздраженно подумала я, но все же смолчала.

— Елена, может быть… — я не знала, как Арквил отнесется к тому, что я скажу, но иначе просто не могла. — Кер Арквил предложил мне уехать на юг Февеньяра, вместе с ним. У него там имение. И Милу он не против взять с собой. Поехали с нами? Хочешь быть святой — пожалуйста. Уверена, и там найдутся страждущие, считающие, что причина всех их бед именно магия и порча, которую нужно снять.

— С Арквилом? — сестра поежилась, а в глазах отразился страх. — Ты же слышала Пресветлого! Он — чудовище. И он лишь использовал тебя все это время!..

— Ой, все… Слушать больше ничего не желаю! — я упрямо тряхнула головой. По-моему, здесь было все ясно. — Это «чудовище» заботится о твоем ребенке!

— Я была при смерти! — вспыхнула она.

— Ты давно уже здорова и даже других лечишь, так что могла бы и навестить малышку.

— Я правда соскучилась по ней. И очень ее люблю… — внезапно она покачнулась и села обратно на стул, закрыв лицо ладонями. — Но я не могу,

просто не могу. Я же делаю все ради этого. Я готова изувечить себя только затем, чтобы отказаться от прошлого. Если она будет рядом, я не решусь. Как я ей буду объяснять все?

— Так может, и не надо? — я легко тронула ее за плечо.

— Как вообще мне смотреть ей в глаза после того, чем я занималась? — не убирая рук от лица, выдавала она. — Я сама себя стыжусь.

— Елена, ты не виновата…

— Уходи, — она вдруг выпрямилась и произнесла словно чужим голосом. — У меня посетители за дверью. Мне надо сегодня еще многим успеть помочь.

— Елена…

— Уходи! — гаркнула она, но в глазах ее при этом стояли слезы.

Я постояла рядом с ней еще немного, но она по-прежнему смотрела на меня с вызовом.

— Я люблю тебя и хочу, чтобы ты была счастлива. И Мила любит, — произнесла я и, не дождавшись ответа, все-таки ушла.

После того, что я узнала сегодня, отдать племянницу мне и самой было бы слишком страшно. Но Елену было безумно жаль. И как бы там ни было, она была моей сестрой, я не желала ей боли и страданий, что уготовил ей Пресветлый.