Не исчезай

– Она не желала превращаться в одного из его персонажей. Хотела быть главным персонажем его жизни.

– Но вы ошиблись, Джейн! Если писатель что-нибудь записывает, значит, материал… простите… значит, его глубоко затронуло это, взволновало!

– Неважно, – пожимает Джейн плечами, – я не хотела этого.

– Самое интересное случилось после! Он становился все более известным, но к тому времени получил пока лишь свою первую Национальную премию.[45] Пулицеровскую[46] он получил уже позже. И вот, по прошествии года, выходит альманах О. Генри[47] – лучшие американские рассказы года. И там этот рассказ! О том, как они сидели в ресторане. Как собирались вместе ехать в Италию.

– И вы не пожалели, что не поехали с ним?

– Нет! – весело отвечает Джейн.

– И я не пожалел! – вторит ей Джейк.

9

Повсюду лежат блокноты, отдельные листки, записки. Вот и сейчас, Люба подъехала к дому в кромешной темноте, усталая после целого дня работы и двух бокалов вина, выпитых в ресторане. Но впереди ждет компьютер, чтобы поглотить то, что она успела записать на ходу, на бегу. Тишина – и лишь бормотание, шорох реки под мостом, отдаленные голоса, лай собаки.

Она записывала все – звуки, шорохи, слова, мысли. Это был уже второй большой текст. «Неужели это я пишу роман? Второй роман? Не может быть… Я?»

Первый роман развернулся, как простыня под порывами прибрежного ветра, вырвался из рук, взлетая, взмывая к небу, размахивая полотняными крыльями, словно трепещущая птица, беспокойно, нервно, порывисто, под крики бостонских дерзких чаек, шум океанского прибоя, шорох волн, шуршание пересыпающихся песчинок, отсчитывающих секунды жизни в неровном потоке слов. Он рвался из ее рук, его морщинило и крутило; он не желал разворачиваться ровно и постепенно, не желал открываться в своей будущности… Распадался, падал бессильно, провисая обвисшими парусами: без ветра, без желания, без надежды. Я ощущаю буквы так реально, думала Люба, они падают откуда-то сверху; и хорошо еще, что под ними никто не стоит – вдруг свалится буква на человека и придавит его собой? Иногда кажется, что буквы мешают и без них лучше. Но без них нельзя.

Где найти ответы? – думала она. Как? Используя написанные буквы вместо произнесенных или непроизнесенных слов? Я решаю проблемы. Но «решать» и «проблемы» – слова неточные, и буквы в них необязательные.

Иногда без слов бывает легче, чем со словами. Но совсем обойтись без них невозможно. Для романа, к примеру, необходима фабула – сюжет. Трудно определить сюжет окружающей жизни. Слишком много этих пунктирных линий: завязка, интрига… Но развязка? Одна и та же, разница в деталях. Заканчивается эта история всегда одинаково – в конце мы все равно умираем. Поэтому жанр у наших жизней один – трагедия. Или драма? А слова, произносимые нами, хранятся на некоем божественном диске. Но скачать в компьютер или прослушать их нам не дано. Не успеешь сосредоточиться, определить жанр, а также сюжет, как тебе сообщают: «Передача закончилась». А кто слушатель, свидетель; кто читатель? Ты и есть тот самый читатель. Поэтому пишешь для себя.

10

Второй роман создавался на бегу, на ходу, между делом: между пациентами, клиентами, в ожидании процедур, в холлах, в отделениях радиологии, онкологии, кардиологии, хирургии, в ожидании психиатров, в приемных геронтологического отделения, под крики и мычание пациентов. По ночам, после работы. Задумала его давно, на рубеже тысячелетий стала откладывать отдельные блокноты в верхний ящик рабочего стола. Первый файл на шестьдесят семь страниц был набран на старом компьютере вслед за тем, как Билл Клинтон покинул Овальный кабинет. Затем на экранах телевизоров появилась кривая ухмылка Буша-младшего. В башни-близнецы врезались два самолета. Над Пенсильванией пронесся, затем отдавшись всколыхнувшейся земле, обреченный самолет с террористами-смертниками, безвинными заложниками и несколькими отчаянными смельчаками. Вместе с ними улетали в преждевременную вечность те, кому не удалось долететь до своей американской мечты. Утром одиннадцатого сентября Люба отправилась на службу, а уже во втором часу дня пыталась вырваться, выбраться из центра города, опасаясь пользоваться городским транспортом, стороной обходя небоскребы, да и все многоэтажные здания – казалось, что они покачиваются на фоне ярко-голубого неба.

Уже посадили Ходорковского, прошел суд над генералом Пиночетом, осудили бывших руководителей бывшей Югославии; в Израиле который год продолжался джихад. Ушел на покой Буш-младший; в России, лицом похожий на последнего российского царя, служил временщиком бывший доцент Ленинградского университета. А она все писала свой роман.

Он не слушался, этот текст. Убегал, у него была своя воля; писалось только то, что писалось. Если же не писалось, затекали пальцы, болела спина; стул казался слишком высоким, освещение – тусклым, виделась пыль на столе. Отвлекали мысли, запахи, звуки дома, весь собственный телесный дискомфорт. Пространство, планы на жизнь, заботы. Люба ждала Роберта, а тот все не приходил.